Майор 'Вихрь'

- Да, я в курсе. Вы оборвали цикл занятий на физическом факультете ближе к завершению или в середине?

- В середине. Да, пожалуй, в самой середине.

- А как у вас с языком?

- Скорее плохо, чем хорошо. Я и в школе получал посредственные оценки по немецкому языку.

- Да?

- Теперь жалею. Но у нас плохо учили немецкому.

- Совершенно верно. Мне рассказывали, что в ваших школах вообще не изучают произношение. А ведь у нас есть и берлинское, и баварское, и северное, и швейцарское, и австрийское произношение.

- В том-то и дело. А самому заниматься было трудно: времени не хватало, есть хотелось, а не подхалтуришь - не пошамаешь.

- Пошамаешь? Это что такое?

- Шамать - значит есть, жевать, как говорится, от пуза.

- Вы веселый молодой человек. Вас зовут...

- Андрей...

- Андрей, - повторил немец.

- А отчество?

- Яковлевич. Андрей Яковлевич.

-Яковлевич, - задумчиво протянул немец. - Вообще-то весьма еврейское отчество.

- Яков? Ну что вы... У вас самих много Яковов. У меня был знакомый немец Якоб Ройн, фельдфебель.

- Откуда этот Ройн?

- По-моему, из Берлина.

- А отчество вашего отца?

- Иванович. Яков Иванович.

- Где родились?

- Потомственный москвич.

- Место жительства?

- Мое?

- Отцово.

- Вместе с нами жил.

- Это вы уже написали. Меня интересует, где он жил до того, как вы приехали на вашу квартиру?

- Я не помню... Где-то на Палихе, а точно не помню, не интересовался.

- Скажите мне вот что, - растягивая гласные, сказал гестаповец, - где вы работали в Минске?

- В парикмахерской.

- Их там было много. В какой именно?

- В парикмахерской Ереминского.

- Опишите мне подробно внутренний вид парикмахерской.

- Ну как... Длинная комната, в ней кресла - вот и все.

- Сколько было у вас кресел?

"Они мотали Степку, теперь проверяют на мне. Но Степка говорил, что мотал его один старик, почему пришел штатский? Степка наверняка сидит в темной комнате, они его выдерживают - психологи чертовы. Но почему пришел гестаповец? Неужели Степка погорел? Или погорел я? Не может быть! Он не мог продать меня, не мог!" - быстро думал Коля, машинально отвечая:

- У нас было три кресла.

- Три кресла, - задумчиво повторил гестаповец, - это хорошо, что три кресла... Это отлично, что у вас было именно три кресла...

Он открыл толстую папку, на корешке которой было выведено по-немецки "Минск", и стал рассеянно рыться в бумагах.

"Такие номера у нас не проходят, - подумал Коля, - так пугают только дошкольников..."

- Это просто совершенно великолепно, что у вас было три кресла, - снова повторил гестаповец, - а за каким креслом работали вы?

- Когда как...

- Определенного, своего кресла у вас не было?

- Чаще всего я устраивался возле большого окна: была видна улица... Интересно, знаете ли...

- Девочки, ножки, юбочки...

- В том-то и дело.

- Сколько вам платили в месяц?

- У нас была понедельная оплата. Хозяин платил нам каждую субботу. Это приказ бургомистрата - платить понедельно, разве вы не слыхали?

Гестаповец чуть улыбнулся уголком рта, и Коля понял, что он ведет себя верно: его ловили с разных сторон, и не в лоб, а издалека, через детали.

- Скажите, пожалуйста, - спросил гестаповец, по-прежнему длинно растягивая гласные, - а какой-нибудь рисунок у вас на окнах был?

- Было два рисунка, - сухо ответил Коля. - Вы что, не верите моим документам?

- Какие были рисунки?

- Как всегда на паримахерских. Мужчина и женщина. С фасонными прическами.

- Хорошо... Какой машинкой вы работали? Русской или немецкой?

- Сначала русской, а потом достал немецкую, золингенской стали.

- Какая лучше?

- Конечно, немецкая.

- Почему "конечно"?

- Потому что фирма солидней.

Гестаповец распахнул свой черный портфель и достал оттуда ножницы, гребенку и машинку для стрижки волос.

- Сейчас вы покажете нам свое искусство, - сказал гестаповец.

- Согласны?

И, не дожидаясь ответа Коли, он сухо приказал:

- Пригласите Торопова.

- Сейчас же приглашу, господин Шульц, - ответил старик офицер и вышел из кабинета.

В голову Коли словно ударило: Шульц! Сначала он не понял, отчего его так ударило. А потом ясно услышал Степку, его рассказ про следователя гестапо Шульца - красномордого и здорового, который уговаривал его выступить на процессе как чекиста-связника.

А ГДЕ РАЦИЯ?

Аня проснулась через час. Ей казалось, что она только на минуту закрыла глаза. Аня увидела незнакомый потолок над головой (она всегда запоминала карнизы потолков и могла по ним безошибочно определить высоту комнаты), и все в ней закружилось, заметалось, напряглось. Но так было только одно мгновение, пока она не увидела возле окна Муху. Он сидел в той же позе, что и час назад, - опершись рукой на подоконник, выкрашенный жирной белой краской.

Он сидел, закинув ногу на ногу, - уютно, по-довоенному, нисколько не скованно, будто он вовсе не в тылу у немцев, а в штабном домике после возвращения с задания - сидит себе и отдыхает бездумно.

- Ну, - улыбнулся он, - отдохнула?

- Хорошо отдохнула.

- Я на тебя глядел: красивая ты. Зачем таких посылать? Можно кого поплоше...

- Это почему?

- Так... Если поплоше какая попадется - не жаль.

- Каждый человек - человек... Да и потом, не в вывеске дело.