Майор запаса

Звуки были приглушенными, но, несомненно, это звучала людская речь. Банни и Шинид бросились вперед, Диего с Диной побежали следом за ними. Голоса стали громче. Баника завернула за очередной поворот и остановилась как вкопанная. Нанук нашел Яну и теперь облизывал ее везде, куда мог дотянуться!

— Яна! Яночка, ты живая! — закричала Банни, но, не успев еще ступить и шагу, девочка заметила наконец, что Яна — вовсе не единственный человек в этой большой, просторной пещере. И, судя по тому, как обустроен лагерь, Яна и ее спутники сидят здесь уже не первый день.

— Кто вы все такие? — спросила Баника. Крепкий мужчина в изорванном мундире, с повязкой на голове, из-под которой кое-где выбивались черные волосы, сидевший у костра, помешивая что-то в котелке, встал, криво усмехнулся и назвал себя:

— Джон Грин, капитан шаттла “Соукей”. А вы кто?

— Баника Рурк из Килкула, — вежливо представилась Банни.

— Из Килкула? Вот черт! Ну и повезло же нам... — раздраженно проворчал кто-то, и с земли тяжело поднялся грязный, израненный, полураздетый, весь покрытый волдырями человек с разбитым лицом, в котором с трудом можно было узнать щеголеватого капитал на Фиске. Торкель Фиске вышел вперед и заслоняй собой пожилого человека с перевязанной рукой, словно хотел защитить его от спасателей из Килкула.

Банни и Шинид еще не успели ничего сказать, как в пещеру ввалились Стив Марголис и Диего вместе с Диной, которая залилась радостным лаем. Следом за ними, тяжело ступая, вошла Клодах.

Торкель обернулся и сказал пожилому человеку с перевязанной рукой:

— Спокойно, отец, я все улажу. Это — те мятежники, о которых я рассказывал. Те самые, что промыли мозги Мэддок и втянули ее в заговор.

— Что ты мелешь, сын! — сказал пожилой человек и вышел вперед, мягко, но настойчиво отстранив Торкеля. — Это же Стив Марголис и паренек Фрэнка Метаксоса, Диего. Они такие же заговорщики, как я или ты.

— Доктор Фиске! — воскликнул Стив, подошел к пожилому человеку и с чувством пожал ему здоровую руку. — Поверить не могу — вы живы!

— Я и сам с трудом этому верю, — усмехнулся Фиске-старший.

— Доктор Фиске, за последние два дня я узнал от Диего и этих людей о столь необычайных обстоятельствах... Вы просто не поверите тому, что я должен вам рассказать!..

— Я разберусь с этим, — сказал Фиске. — А ты, сынок, не стой тут столбом, а лучше сядь, пока не упал, — Фиске-старший осторожно усадил Торкеля на место. — И ради бога, пусть эти люди тебя отмоют и перевяжут твои раны. Мертвый ты мне ни на черта не сгодишься. Диего, мальчик, мне понадобятся твои руки, чтобы поухаживать за моим сыном — ему надо обработать раны, пока они не воспалились. У меня самого сейчас только одна рука рабочая. Займись этим, Диего, а я пока выслушаю доктора Марголиса.

— Да, сэр! — кивнул Диего и взял котелок с водой и кусок полотна. Ухаживая за больным отцом, Диего научился кое-каким премудростям и принялся за Торкеля со знанием дела — он аккуратно и осторожно омывал тело капитана в тех местах, куда тот не мог дотянуться сам. Капитан слабо дергался и болезненно морщился от каждого прикосновения, как будто Диего специально старался причинить ему ненужную боль. Мнение Диего по этому поводу было красноречиво написано на его лице: парень считал, что капитан просто капризничает, как малое дитя.

Доктор Фиске уселся рядом с Торкелем, Стив наклонился к нему и стал коротко пересказывать то, что успел выяснить. Его речь изобиловала такими словами, которых Банни совсем не поняла, даже когда смогла расслышать.

***

Яна встретилась взглядом с Клодах и сразу указала целительнице на обмотанного бинтами Джианкарло, который лежал без сознания здесь же, рядом с ней.

Клодах быстро осмотрела ужасные раны полковника и покачала головой — вылечить такое было не так-то просто.

— Я могу только немного облегчить его страдания, — сказала Клодах. — Может, врачи Интергала что-нибудь сделают...

Клодах достала из заплечного мешка бинты, шины, всевозможные мази и притирания и принялась за работу.

Яна никогда не думала, что ей будет жаль такого человека, как Джианкарло. Но сейчас она его пожалела. Полковник сильно страдал от ран, но не жаловался и даже ни разу не застонал.