Майра

– Почему? – он откровенно удивился. – Если они в состоянии наскрести достаточно денег, чтобы платить за уроки, они могут оставаться здесь вечно. Возьми Ирвинга Амадеуса. Он пришел сюда студентом четырнадцать лет назад, собираясь стать певцом, как Пол Робсон, и он все еще среди нас, он в штате, он неоценимый преподаватель, и на его счету три сотни записей. И если это хуже, чем стать «настоящей звездой», то я не знаю…

Эта удивительная человеконенавистническая философия делала Бака богатым. И если быть честной, получается, что за свою долю именно этого богатства я и борюсь в данный момент. Да еще за карьеру Мэри-Энн, которую она не принимает всерьез. «В семье только одна звезда – это, ясное дело, Расти». На что я неизменно отвечаю: «Это ты звезда. Он механик в гараже».

Сейчас я уже продолбала Мэри-Энн так, что она по крайней мере согласилась встретиться с агентом до наступления июня. Это означает, что я должна начать готовить смотрины сама и постараться найти того, кто ее поддержит, хотя у нее голос классического тембра, как у Джинетт Мак-Дональд (и потому не пользующийся спросом на современном рынке), она может петь и другим, более джазовым голосом, очень похожим на позднюю Лаверне, самую талантливую из «Сестер Эндрю». Я уверена, что если она разовьет свой голос а-ля Лаверне, то сможет со своей великолепной и неотразимой внешностью стать настоящей звездой.

Вчера вечером я проиграла для нее несколько записей, и, хотя ей никогда раньше не приходилось слышать «Сестер Эндрю»(!), она сразу определила, что окраска голоса у них необыкновенная, а это значит, что она поняла суть! Звучание их голосов действительно уникальное, сказочное, они стали частью фольклора о старых добрых временах Америки.

Мэри-Энн слегка толкнула мою руку.

– Правда, мисс Майра, вы не должны писать вот так на людях!

Она вежливо напоминает мне, что писать в общественном месте в электронный век значит совершить непристойность, антиобщественное деяние.

Чтобы сделать ей приятное, я убираю блокнот и слушаю шутки этого комедианта, в ответ на которые должен следовать стерильный смех аудитории, частью которой я являюсь, ибо внезапно оказывается, что все мы – какое счастье! – уже в эфире!

22

Как я и ожидала, семьдесят два процента студентов мужского пола подверглось обрезанию. Вечеринка у Клема напомнила мне о той неразборчивости, с которой американские врачи делают обрезание мальчикам; я не одобряю эту практику и полностью солидарна с издателем, рекламировавшим в книжном обозрении «Нью-Йорк тайме» работу, в которой утверждается, что обрезание необходимо только очень небольшому числу мужчин. Для остальных, в терминологии издателя, это означает «грабеж пениса». До сороковых годов в Америке только верхи или образованные классы делали обрезание. Обычные люди избегали подобного насилия. Однако в богатое послевоенное время эта операция стала рутинной, давая заработок докторам, также позволяя американским матерям калечить своих детей, надо полагать, для того, чтобы те никогда не забывали их прежнюю власть над ними. Сегодня только бедные бостонские ирландцы, поляки Среднего Запада да южане Аппалачей имеют шанс остаться невредимыми. Майрон так и не простил Гертруде сделанное ему обрезание. В самом деле. Однажды он при мне обвинил ее в этом. Она защищалась, объясняя, что доктор рекомендовал обрезание из гигиенических соображений; разумеется, это звучит не очень убедительно, поскольку крайнюю плоть нетрудно содержать в чистоте. Что действительно здесь чудовищно, так это тот факт, что при удалении крайней плоти на пятьдесят процентов снижается чувствительность головки пениса, результат, несомненно, приятный для пуританских американских матерей, равно как и для их единомышленников – пуританских еврейских докторов, которым доставляет удовольствие уродовать себе подобных тем же жестоким способом, каким их религия (и их матери) уродовали их самих.

Однажды я обсуждала этот вопрос с доктором Монтагом, который признался:

– Когда я слышу слово «обрезание», я физически заболеваю.

Уверена, что Моисей жарится в преисподней вместе с Иисусом, Святым Павлом и Гертрудой Перси Брекинридж.

Мне не удалось найти медицинскую карту Расти, и я не знаю, обрезан он или нет. Надеюсь, что нет, потому что я предпочитаю невредимый пенис… чтобы грабеж был совершен мною, а не безвестным хирургом!

23

Баку Лонеру нравилось встречаться за ланчем с разными знаменитостями, сидя в алькове кафетерия на виду у студентов. Сегодня это была известный агент Летиция Ван Аллен; я присоединилась к ним, чем привела Бака в бешенство, которое он с трудом скрывал. Мисс Ван Аллен – крупная красивая женщина лет сорока со стального цвета глазами. Мы прекрасно поладили, к неудовольствию Бака.