Майра

Почувствовав, что я намерена продолжать в том же духе, Рандольф постарался сменить тему разговора.

– Скажи, есть ли свидетельства, что пытка, которой ты его подвергла, принесла хоть какой-то результат – хороший или плохой?

– Он поссорился с Мэри-Энн…

– Случайный результат его раздражения.

– Вовсе нет. Он бросил ее ради Летиции Ван Аллен.

Я полностью откровенна с Рандольфом, но до сих пор у меня не было возможности рассказать ему во всех подробностях о моих попытках разлучить Мэри-Энн и Расти. По некоторым признакам Расти все еще любит Мэри-Энн. К счастью, в ее нынешнем состоянии она не желает иметь с ним ничего общего, и я уверена, что, пока она со мной, я смогу поддерживать этот ее настрой еще некоторое время. В сознании Расти факт, что она живет с женщиной, изнасиловавшей его, послужит тому, что он будет отождествлять Мэри-Энн со мной, и это по крайней мере поможет сохранить нынешнюю дистанцию между бывшими любовниками.

– Судя по рассказам Летиции, его качества любовника очень сильно улучшились, после того что я с ним сделала.

– Откуда тебе знать? Ты же никогда не занималась с ним любовью.

– Мэри-Энн говорила мне, что он всегда был необыкновенно нежен с ней… в детстве у нее была травма, и она не выносит грубости в любви, поэтому для нее так важно, что Расти был нежен. Но с Летицией Расти вел себя, как бешеный бык, мял, гонял ее со всей силой своего темперамента; в ее лице он мстил мне – к ее удовольствию, конечно.

– Интересно, – вот и все, что сказал Рандольф по этому поводу. Надо признать, однако, что на него все происшедшее произвело достаточно сильное впечатление, несмотря на то, что, как еврей и дантист, он не мог полностью принять мое новое отношение к человеческому роду: он говорил, что размытость сексуальных отношений, которую я провозглашаю, противоречит законам Моисея. И все же я права, ибо жизнь показывает, что желание может принимать столько форм, сколько найдется сосудов. Во всех этих сосудах всегда оказывается одно и то же – первобытная человеческая страсть. Так почему бы не разрушить все сосуды на свете и не пустить субстанции желания в свободное плавание, смешав их все в одном гигантском вязком океане…

В этот самый момент открывается дверь. Не поднимая головы, я продолжаю писать, делая вид, что занята и ничего не вижу. Краем глаза я замечаю две человеческие фигуры. Одна коричневая (Бак), другая синяя (Чарли Флеглер-младший). Я не смотрю на них. Бак говорит: «Майрон Брекинридж не умер».

ДНЕВНИКИ БАКА ЛОНЕРА

Запись № 808, 1 апреля