Майра

Как всегда, на нем была спортивная рубашка, расстегнутая на две верхние пуговицы. Сегодня, однако, майка скрывала грудную клетку. Выцветшие синие джинсы и нечищеные башмаки дополняли костюм – как я уже давно заметила, именно так одевались сейчас молодые люди, стараясь выйти за рамки нормального поведения и создавая вымышленный мир в попытке игнорировать тот непреложный факт, что они всего лишь винтики машин и компьютеров, строительный материал общества, оперирующего исключительно категориями полезности и выгодности. В сегодняшней жизни для мужчины в прежнем понимании этого слова нет места, больше не нужны ритуальные проявления его мужественности, внутренней силы, инициативности, нет физической борьбы за жизнь или за самку. Ему ничего не остается, как только облачиться в одежды, напоминающие о прежних временах. Только в виде пародии сегодня может быть сыгран классический герой, непринужденно пересекающий пространство, заполненное восхищенными дамами. Будем снисходительны, то время прошло. Марлон Брандо был последним из традиционных героев, и, заметим, даже он неизменно терпел поражение в конце… жертва общества, в котором нет места прежним идеалам мужественности. После Брандо не было уже никого, кроме никчемного О'Тула, вечно сбитого с толку Мастроянни и радостного невежи Бельмондо. Да, время мужчин кончилось, начинается эра Женщины-Триумфатора, эра Майры Брекинридж!

Я начала вежливо, мирно:

– Недавно Мэри-Энн упрекнула меня в том, что слишком придирчива к тебе, Расти…

– Это точно…

– Пожалуйста, не перебивай, – я была твердой, но корректной, как Ева Арден. – Если это действительно так, то только потому, что я пытаюсь помочь тебе. Я думаю, в тебе заложен огромный потенциальный талант. Насколько большой, я пока не могу определить, но ясно, что, если ты не научишься как следует ходить, не будет ни единого шанса, что когда-либо ты станешь настоящей звездой.

Упоминание о таланте польстило ему, пророчество напугало.

– Как, мисс Майра, разве я так плохо двигаюсь?

– Боюсь, что да. Посмотри, даже сейчас ты склонился на один бок. Впечатление такое, что ты вот-вот вывалишься из кресла.

Он выпрямился и заложил ногу за ногу.

– Так лучше?

Явная ухмылка в его голосе взволновала меня. Нужно усилить давление, посильнее унизить его.

– Да. Теперь я знаю, что у тебя физический недостаток. Мэри-Энн рассказала мне о твоей спине.

– Я сломал четыре ребра, но я все равно отыграл второй тайм, – он необыкновенно гордился собой, в этом не было никакого сомнения. Весьма самоуверенный молодой человек.

– Восхитительно. А сейчас я хочу, чтобы ты встал и прошел до двери и обратно.

Я услышала, как, поднимаясь, он пробормотал: «О черт». Медленно и довольно неуклюже он пошел к двери, вернулся и стал прямо напротив меня, заложив большие пальцы за пояс. Я только сейчас заметила, какие крупные и сильные у него руки. На необыкновенно длинных пальцах совсем не было волос.

– Нормально?

– Не нормально. – Мгновение я изучала его. Он стоял так близко ко мне, что мои глаза были на уровне пряжки на его поясе. – А теперь вот что, Расти. Я заметила, что все твои трудности улетучиваются во время танца. Так вот, я хочу, чтобы в качестве упражнения ты станцевал один из этих танцев, которые вы танцуете на одном месте, не знаю, как вы там его называете. Что-то вроде того, что вы проделывали на вечеринке.

– Танцевать? Здесь? Сейчас? – Он был в замешательстве. – Но здесь нет музыки.

– Строго говоря, то, подо что вы танцуете, никогда не называлось музыкой, так, электронный шум. Ничего похожего на великую музыку Гленна Миллера. Все, что тебе нужно, – это ритм. Ты можешь отбивать такт пальцами.

– Я чувствую себя идиотом, – он нахмурился, в нем вдруг появилась агрессивность, но я знала, что делаю.

– Давай-давай! Мы не можем потратить на это весь день. Начинай.

Я щелкнула пальцами. Все еще находясь в нерешительности, он сделал тоже самое и начал медленно вращать бедрами. Это оказало на меня почти нестерпимое эротическое впечатление. Сексуально покачиваясь, его таз двигался всего в трех футах от меня. Какое-то время он продолжал так извиваться, руки у него, по-видимому, вспотели, так что щелчки раздавались все менее четко. Я велела ему повернуться, чтобы я могла посмотреть на него со всех сторон. Он сделал, как я сказала. Его сильные, резко очерченные ягодицы медленно двигались. Подвергались ли они когда-либо насилию? Волны возбуждения накатывались на меня, я чувствовала головокружение.

Наконец я сказала, что он может остановиться. Он сделал это с явным облегчением. Когда он повернулся ко мне, я увидела капли пота на его верхней губе. Во всем его мускулистом теле чувствовалось напряжение; возможно, он инстинктивно подозревал, с чем это связано, и испытывал вполне понятный страх.

– Я не могу танцевать так же хорошо без музыки, – пробормотал он, словно ощущая неловкость из-за того, в каком виде он был вынужден предстать.