Майская Гроза

Виктор поймал тот особенный взгляд Фельдмана, который сразу отличает настоящего предателя от запутавшегося дурака. А ведь ты, Мордка, что-то знаешь? Виктор почувствовал охотничий азарт гончей собаки при виде добычи. Для него уже не существовало капитана Фельдмана, появился подозреваемый, которого нужно прижать и выпотрошить из него всe, что он знает. Фельдман увидел как неуловимо изменился взгляд капитана Зайцева, сейчас на него смотрел не будущий арестант, не нелюбимый сослуживец, а хищник, увидевший добычу. Ему вдруг стало страшно, что его начнут немедленно допрашивать, он кинул взгляд на майора Зенковича, но обнаружил там точно такой же взгляд хищника, но более осторожного. Кажется ему конец! Положение спас лейтенант Айзенберг, в силу своей глупости, он не смог понять, что же произошло и, решив что наступившая пауза команда для него, продолжил свой доклад.

Дослушав доклад, в котором лейтенант словами Фельдмана требовал "очистить славные органы НКВД от разложившихся сотрудников, применив к ним всю строгость социалистических законов", собрание зашумело, задвигались стулья, коммунисты начали переходить по комнате. Все ждали заключения из доклада, но Айзенбергу его не дали, а сам Фельдман вряд ли мог сказать что-либо осмысленное. После недолгой паузы парторг объявил перерыв, все потянулись к выходу. Одним из первых выскочил капитан Фельдман со своими родственниками. К Виктору подошeл майор Зенкович и пожал ему руку, молчаливо выражая своe одобрение. Растерянный парторг перекладывал бумажки на столе, не зная как завершать собрание. Ему тоже было ясно, что на собрание Фельдман вряд ли вернeтся, и искать выход из тупиковой ситуации придется ему самому. А это значит брать ответственность на себя, а делать этого не хотелось. Парторг был человеком умным и понимал, что рано или поздно с тех, кто решает сейчас судьбы других, могут спросить почему они поступали так. И тогда придeтся ответить. Именно поэтому он старался не принимать единоличных решений, а ещe лучше вообще находиться в стороне от всего, что происходило. Он подошeл к майору за советом. Они тихо о чeм-то шептались, поглядывали на Виктора, майор начал диктовать парторгу проект заключения.

Виктор понял, что этот бой он выиграл. В отделе, конечно, не оставят, как бы Зенковичу этого не хотелось. Но и не посадят, точно. А вот Мордка Фельдман рискует отправиться в места не столь отдалeнные, потому что Виктор церемониться с ним не будет, и донос обязательно напишет. Клевета на товарища Сталина дело такое серьeзное, что прощать еe ни в коем случае нельзя. Даже если он не сделает этого сам, донос всe равно появится, желающие обязательно будут. Даже если покровители спасут Фельдмана и на этот раз, этот случай научит дурака думать что говоришь. И, наверняка, собьeт с него спесь.

Фельдман так и не появился. Парторг зачитал решение собрания. Капитану Зайцеву выносился строгий выговор с занесением в личное дело. Столь мягкая формулировка поразила Виктора. Он ожидал, как минимум, исключения из партии. А с таким решением могли и на работе в отделе оставить. А вот к добру ли это, Виктор так пока и не решил. Взяв след, он обязательно постарается довести дело до конца. И самое лучшее для них с Фельдманом оказаться как можно дальше друг от друга.

Рабочий день закончился своим чередом. Сослуживцы избегали обсуждать произошедшее на собрании, но по поведению нескольких человек было ясно, что доносы на Фельдмана уже написаны. Написал и Виктор. Ему, начавшему всe это, нужно было идти до конца, нравится ему это или нет.

Рабочий день подходил к концу, когда Виктора вызвали в кабинет к начальнику отдела. Зенкович кивнул вошедшему Виктору и сказал:

- Тебя, Витя, вызывают на самый верх. - Он кивнул головой в направлении, в котором, как было известно всем, находился кабинет наркома.

Зенкович встал, подошeл к шкафу и извлeк оттуда папку. Положил еe перед Виктором.

- Здесь, Витя, то, что сумел найти я по делу, на котором ты погорел. Ознакомься и забудь о существовании этой папки. Если понадобится эта информация, можешь ей воспользоваться, но только как найденной тобой. Моe имя не упоминай. Ты не обижайся, но у меня двое маленьких детей. Я не хочу, чтобы они в детдоме выросли.