Майская свадьба

– Что вам угодно? – спросила я, поднимая голову. Соломенная шляпа слетела у меня с головы, белокурые влажные волосы рассыпались по плечам.

– Это земля Пьомбино, – сказал один из всадников и указал в сторону, где виднелась крыша какого-то дома. – А это – ферма Пьомбино. Сворачивайте с этой земли!

Что-то знакомое странно укололо меня. Пьомбино? Наша деревня в Тоскане располагалась недалеко от Пьомбино… Кому пришло в голову назвать именем этого тосканского города плантации и ферму?

– Почему сворачивать? – спросила я, закрываясь рукой от солнца.

– Это земля Антуана Пьомбино.

– А далеко ли до усадьбы Шароле?

– Нет, – всадник махнул кнутом, указывая направление. – Не более мили. Это возле Гран-Ривьер.

– Но ведь это по соседству! – возмутилась я. – Зачем же нам сворачивать, если через вашу землю наш путь будет вдвое короче?

– Я не хочу с вами спорить, мадам. – Всадник спешился и подошел ко мне. – Но вы не имеете никакого права ездить по чужой земле, если ее хозяин не хочет этого.

– Это вы – Антуан Пьомбино?

– Нет. Среди нас его нет. Мы – его помощники.

– Давайте я заплачу вам пошлину за то, что проеду, – раздраженно ответила я. – Неужели ваш хозяин так скуп? В таком случае ему нужно воздвигнуть вокруг своей земли крепостную стену.

– Мы не возьмем ваших денег. Сворачивайте!

Я в бешенстве приказала проводнику развернуть лошадь.

– Передайте своему хозяину, – крикнула я напоследок, – что если ему вздумается проехать через земли и ферму Шароле, с ним поступят таким же образом.

Я гневно покусывала платок, удивляясь дикости здешних обычаев. Какой-то Антуан Пьомбино запрещает мне ездить по его земле! Да он, наверно, простой негоциант, у которого нет ни одного поколения предков-дворян. И он смеет преграждать дорогу принцессе де Тальмон!

Я чуть не прокусила себе губу от злости. Помимо задетого честолюбия была и другая причина: усталость. Беременность я переносила не слишком легко, и сейчас моей заветной мечтой было добраться до места и отдохнуть. Эта тошнота, это тело, ставшее таким неуклюжим…

– Ладно уж, мадемуазель, – примиряющим тоном сказала Маргарита, – поедем другой дорогой. Нужно было еще в Сен-Пьере узнать, нет ли в здешних местах чудаков вроде господина Пьомбино.

– И он, скорее всего, итальянец! – воскликнула я разгневанно. – Пьомбино!

– Думаю, тут хватает людей из любых уголков света. Но за их добродетель я не поручусь. Только проходимец может выжить на этих островах, я так полагаю…

Мы ехали еще примерно полчаса, прежде чем ферма Шароле, называемая еще «Маленькой беседкой», показалась из-за густых деревьев.

Но это не была маленькая беседка в буквальном понимании: это был большой, сложенный из крупного местного камня дом, похожий на крепость, – темный, с мощными, выкрашенными светлой охрой деревянными ставнями и крышей из массивной коричневой черепицы. Два цветника, в которых благоухали огромные розы, были разбиты прямо перед домом. Но на этом вся куртуазность поместья и заканчивалось: оно выглядело как хозяйственная усадьба, центр большого рабочего поселения. Сразу за домом выстроились хозяйственные постройки: сушильни, конюшни, амбары. В загонах мычали козы. Индюшата важно разгуливали по двору. И над всем этим хозяйством витал крепкий спиртной дух, свежий и слегка сладкий, более сильный, чем даже в Сент-Пьере: была как раз та пора, когда сок сахарного тростника на винокурнях Мартиники перегоняют в ром.

Я прошла по широким, утопленным в землю, каменным плитам, которыми была вымощена дорога к дому, и остановилась. Мне навстречу спешил высокий мужчина, большой, грузный, в мятой рубахе и кожаной безрукавке. Толстые штаны его были стянуты широким поясом. На вид ему было лет сорок. Будто по случаю большого приема, он напялил на себя завитой парик, изрядно потрепанный и весьма обременительный в такую жару, и его полное отекшее лицо с толстыми губами блестело от пота. Мне он не слишком понравился.

– Вы господин Воклер? – спросила я, с трудом припомнив имя управляющего.

– Да, конечно! А вы, видно, дочь принца. Хозяйка…

Он сделал жест, приглашая меня в дом.

Я шла по дому, убеждаясь, что его обстановка очень отличается от того, к чему я привыкла во Франции. Каменная кладка стен, не прикрытая штукатуркой, придавала здешним помещениям суровости; мебель была либо тяжелая и грубая, либо – откровенно местная, кустарная, плетенная из стеблей сахарного тростника. Все комнаты были небольшие, окна, распахнутые настежь, пропускали мало света.

– Два часа назад я получил известие о вашем приезде, – нехотя пояснил Воклер, заметив мое замешательство. – Мы хорошо потрудились для вашей встречи и приготовили вам лучшую комнату. Эй, Селина!

Стройная темноволосая девушка остановилась на пороге.

– Это хорошая рабыня, – сказал управляющий, – ее учили в Сен-Пьере ухаживать за знатными дамами… Она будет вам хорошей горничной.

– Это рабыня? – переспросила я. – Она же совсем белая.

– Селина? Да, она рабыня. Но это вы только сперва ею брезгуете, потом привыкнете. Она квартеронка1… К тому же крещеная.