Мак (ЛП)

Мой новый помощник по административным вопросам Шеннон (блондинка средних лет с пассивно-агрессивной улыбкой) поприветствовала меня у ресепшена на входе. Центр психического здоровья, одноэтажное стеклянное здание с чрезмерно яркой благоустроенной территорией, располагалось всего в десяти минутах от центра Санта Барбары и вмещало в себя двести мест, пятьдесят из которых были зарезервированы для пациентов с длительным или постоянным проживанием. Остальные места периодически занимали мамы с постродовым синдромом, множество людей, преследуемых тревогой, или проходящих через черную полосу их жизни. А наркоманы и алкоголики стекались сюда со всего города.

— А вот и наше отделение стационарного лечения, — говорит Шеннон, подводя меня к двойным дверям бежевого цвета с вырезанными небольшими отверстиями, которые предотвращали столкновения персонала.

— Пятьдесят пациентов получают круглосуточный уход, включая и индивидуальные сеансы.

Шеннон распахнула двери, и я последовала за ней, чувствуя, будто бы мне проводят экскурсию по местному зоопарку.

— Первые десять палат закреплены за нашими «самоубийцами», в остальных обычно лежат пациенты с посттравматическими стрессовыми расстройствами, с хронической постродовой депрессией и нарушением пищевого поведения**, — Шеннон будто бы прогуливалась по коридору, периодически указывая мне на двери палат.

Здесь не было ничего, чего бы я не видела за четыре года работы в округе, и, соответственно, большинство пациентов были ходячими примерами из учебников по психиатрии. Примерно семидесяти процентам из них помогут стандартные психотерапевтические процедуры. Остальные тридцать процентов, если верить статистике, так и будут нуждаться в пожизненном уходе, демонстрировать незначительные улучшения или требовать лечения, которым мы не можем их обеспечить.

Моя же работа заключалась в том, чтобы настроить и обеспечить эффективную работу центра и принести тем самым пользу как можно большему количеству пациентов.

— Вот и весь ознакомительный тур, — объявила весело Шеннон, когда мы дошли до конца коридора, но ее карие глаза выдавали совсем другие эмоции.

Внезапно мой взгляд упал на безукоризненно отполированную бежевую кафельную плитку, ведущую к последней комнате справа от нас. В маленькое окошко в двери было вставлено стекло, но за ним было абсолютно темно.

— Кого госпитализировали в эту палату?

Комната номер двадцать пять.

— Какую именно, доктор Валентайн?

Меня пронзила сильная дрожь, и я стала растирать руки, покрывшиеся гусиной кожей.

— Здесь прохладно, не так ли?

— Такие расходы, как теплоэнергия, полностью не покрываются нашим финансированием, — пожала плечами Шеннон. — Я привыкла.

Хмм…

— Я изучу этот вопрос с теплоэнергией позже, — я снова указала на палату двадцать пять. — Так что с ней не так? Внутри нет света, хотя мы на режимном объекте, сейчас день и мы должны придерживаться распорядка, в том числе и в освещении.

Распорядок дня был важен ровно так же, как и процедуры. Это касается и солнечного света. И эта комната не может пустовать, потому что, по моим данным, центр был забит под завязку, и ему приходилось отказывать новым пациентам в месте в нашем прекрасном святилище умственного исцеления.

— О, вы про ту комнату… — ее взгляд переместился на дверь комнаты двадцать пять. — Это пациент доктора Уилсона.

— У пациента отвращение к свету? Поскольку занавески явно закрыты, а света нет.

— Я не знаю.

— В смысле? — спросила я.

— Ну, этот пациент… — она подошла ближе, чтобы говорить тише, — …проблемный.

— Не поняла. В конце концов, это то, чем мы занимаемся. Работаем с трудными пациентами и с пациентами с трудностями.

Шеннон глубоко вздохнула:

— Этот пациент ни с кем не разговаривает, и доктор Уилсон велел нам оставить его в покое, пока он сам не будет готов говорить с нами.

Я подняла голову и поправила очки:

— Если пациент не хочет участвовать в процессе собственного выздоровления, то мы ничем не можем ему помочь. Выписывайте его или направьте в окружную больницу.

Центр был частной клиникой и работал в основном на гранты от государства или пожертвования, поэтому в уставе учреждения было четко прописано количество пациентов центра, принимаемых нами в год.

Шеннон недоуменно заморгала.

— Что-то не так? — спросила я, потому что такому человеку, как я, эмоции на ее лице были непонятны.

— Доктор Уилсон предельно ясно дал понять, что этого пациента беспокоить нельзя.

Вот оно что! Шеннон боялась ослушаться доктора Уилсона.

— Понятно, Шеннон. Прости. Я не хотела ставить тебя в неловкое положение.

Это был классический пример работы моего мозга. Я поздно вспоминала про человеческие эмоции. Однако, я изо всех сил старалась не забывать про них. Правда, старалась. Именно поэтому я завела себе собаку, чтобы развивать в себе способность хотя бы различать эмоции, но до сих пор Бентли только смотрел на меня так, будто бы что-то от меня ожидал.

— Позже я сама спрошу доктора Уилсона о пациенте в палате двадцать пять. Ты не обязана что-то делать, — продолжила я, и Шеннон улыбнулась.