Макалу. Западное ребро

В леденящем утреннем свете взлет производит отталкивающее впечатление. Я траверсирую вправо по ледяному склону, затем по довольно трудным скалам. Смутно проглядывается кулуар, по которому, кажется, можно подняться, и я лезу в этом направлении. Меня не покидает беспокойство, так как я боюсь совершить ту же ошибку, что и мои товарищи перед бурей, когда они над лагерем III пошли налево. Тогда они потеряли несколько дней, чтобы вернуться и пойти направо. Между прочим, не так уж уверен, что в этом, скажем, неприятном инциденте добрая доля ответственности не падает на меня! Если я сейчас ошибусь, еще несколько дней задержки прибавятся к моему пассиву.

Однако я угадываю лазейку, и в конце концов нам удается подняться на неплохую высоту: 100-150 м перепада, 210 м навешенной веревки, отметка примерно 7500 м ― мы проделали хорошую работу.

Работу? Почему мы применяем здесь термин «работа»? Это слово, которое я никогда не использую, говоря о моих восхождениях в Альпах, а я ведь профессиональный гид! Снова эта мысль лезет в голову. Удовольствие от восхождения, радость подъема по скалам с товарищем-все это стало трудом? Неужели я осужден чувствовать на этой вершине лишь эпизодический восторг, не получая наслаждения от самого лазанья? Познавать лишь чувство хорошо сделанной работы вместо прежнего ликования? Работы бесплатной, естественно, так как мы все здесь любители. Единственной оплатой, если мы «сделаем» вершину, будет радость победы, а если мы потерпим неудачу, счастье от волнующих часов, пережитых с друзьями. Мы далеки от погони за обманчивой славой или рекламой.

Спускаемся на бивак в лагерь IV. Впервые мы так долго остаемся на подобной высоте. Два дня и две ночи, без кислорода, выше 7350 м. Мы сталкиваемся с повой проблемой. Будут ли у нас завтра силы для продолжения обработки пути (опять работа!) или нам придется в полном изнеможении, шатаясь, спускаться?

Лагерь IV, 1 мая. Праздник труда! Мы неплохо выспались, так как ветер был значительно слабее, чем в предыдущую ночь. Мы хорошо отдохнули, настроение бодрое. Как и вчера, спускаемся к складу за снаряжением, затем вновь поднимаемся и добираемся до наивысшей достигнутой ранее точки.

Перед нами появляются великолепные плиты. Бернар просит пустить его первым, и я с удовольствием принимаю на себя сегодня скромную и неблагодарную роль второго в связке. Действительно, если в Альпах роль лидера и ведомого отличается мало, в Гималаях дело обстоит иначе. Пока ведущий лезет с рюкзачком в 10-12 килограммов, второй зачастую прогуливается с 22 килограммами на спине. По мере подъема ноша ведущего уменьшается, так как он бьет крючья и навешивает веревку, у второго груз почти нетронутый. Пока Бернар, сняв кошки, видимо, наслаждается на этих плитах, я думаю о том, что он, право, идеальный ведомый. Всегда стремящийся нагрузиться до максимума, чтобы облегчить своего лидера; безропотно выносящий бесконечные ожидания, когда постепенно превращаешься в ледышку, в то время как первый согревается работой. Был бы я столь же терпеливым на его месте? Может быть, я немного эгоист? Конечно, эти длительные ожидания дают время для размышлений, чем я сейчас и занят, по какая слабая компенсация!

Самое главное-это хорошее взаимопонимание, а между Бернаром и мной оно поразительно, тем более что я с ним познакомился лишь за месяц до отъезда экспедиции и это наше первое совместное восхождение. Между прочим, я не могу себе представить, как можно полностью оценить глубокие радости, рождаемые альпинизмом, кроме тех, что носят исключительно физический, скажем, спортивный характер, без такого взаимопонимания. Я не способен совершать восхождения с первым попавшимся, даже если он обладает хорошей техникой. Я могу лазать лишь с людьми, которые мне нравятся, которых я понимаю и которые понимают меня. Таков именно Мелле; таков в еще большей степени Люсьен Берардини, мой товарищ, мой друг по Уаскарану. Наши с ним отношения-это не просто отношения между альпинистами, между людьми действия, это общность на всех этапах жизни.