Читаем Макалу. Западное ребро полностью

Вот я на вершине угла. За пузатыми скалами, окрещенными нами ранее «носом», видна брешь в гребне. Здесь, около кучи веревок и крючьев, кончается последняя навешенная нами веревка. Ветер, как я и предвидел, ревет здесь, как в аэродинамической трубе. В течение трех четвертей часа я мерзну невыносимо. В свою очередь из угла вылезает Бернар. Я промерз до костей, однако ухитряюсь продолжить лазанье и обработать еще 60 метров, после чего добираюсь до второй бреши у основания нависающего взлета, на первый взгляд непреодолимого. Совещаемся. Слишком холодно, и высота дает себя знать. Мы сделали сегодня крупную заброску, и было бы трудно продолжить обработку пути еще выше. С моральной точки зрения мы также изрядно потрепаны: возвышающийся над нами барьер высотой по меньшей мере метров 35, иначе говоря, участок искусственного лазанья на высоте 7600 м, представляется нам непроходимым. Сегодня во всяком случае он непреодолим.

Спустимся в лагерь IV. Переночуем, а завтра вернемся, и, может быть, нам удастся обработать этот нависающий барьер.

В лагере нас ожидают четыре шерпа, верные товарищи, самостоятельно, без помощи сагибов, поднявшиеся из лагеря III. Они произвели между лагерями III и IV очень важную заброску и достойны того, чтобы я перечислил все, что они проделали за последние дни без единого отдыха: заброска между лагерями II, III и IV, заброска выше лагеря IV и возвращение в лагерь III; лагерь III, снова лагерь IV и возвращение в III, затем в лагерь II. Пять дней непрерывных челноков между 6000 и 7600 м. Браво, Анг Темба и его команда!

Анг Темба... Мы совершенно не предвидели, что этот шерп сделает такие фантастические успехи. При переходе через мост у Нума он был парализован страхом. Переход под аккомпанемент оглушительного грохота бешеного потока был, конечно, впечатляющим. Однако он был несложным, раз некоторые из нас осуществили его с грузом. Затем час от. часу он проявлял себя все более крепким, преданным, инициативным, а главное, весьма способным руководителем. Шерпы не слушались больше ни беспомощного Нгаванга, ни назначенного нами заместителем второго сирдара Нгати, плохо переносящего высоту. Они начали слушаться Анг Тембу. По существу он стал сирдаром высотных шерпов.

На 17 часов назначен сеанс радиосвязи. Мы отчитываемся перед Параго о проделанной работе. Узнаем от Маршаля, что лагерь III также подвергся атаке ужасающего ветра. Палатки Макалу рвутся по всем швам, разрушаются даже молнии. Мы используем связь, чтобы запросить электронные лесенки. Их требуется еще не менее шести, чтобы как, следует закончить навешивание веревок.

Всю ночь без перерыва ветер продолжает свою навязчивую пляску.

Лагерь IV. 6 мая. Утром ветер стихает, но погода неустойчивая, вершина тонет в облаках. Надо ли выходить? Параго по радио сообщает, что Базовый лагерь под сплошным облачным потолком. Для нас это пол, компактный, вздувшийся, непрерывный. У нас есть также и свой потолок, вид которого не вселяет в нас надежды на хорошую погоду.

Все же мы выходим, и мало-помалу, по мере подъема, слой облаков распадается, в разрывах сверкает солнце. Ветер с Тибетского нагорья вновь принимается за свое черное дело, и холод вскоре начинает жестоко нас кусать. При свободном выборе мы предпочли бы снег! Однако северный ветер-это хорошая погода. Черт с ним, с холодом! Понадобилось лишь три часа, чтобы добраться до конца навешенных веревок у второй бреши, где мы вчера остановились. Навесы на месте, ожидают нас. Придется их пройти.

Двойная веревка, тридцать крючьев на поясе, гирлянда карабинов, молоток, рюкзак... как будто я в Альпах. Все это хозяйство весит порядочно. Но теперь важно лишь одно ― пройти навесы. Нужно забыть чувство паники, которое чуть было не охватило нас вчера; забыть, что мы находимся на высоте 7600 м, без кислорода и нам предстоит преодолеть участки, какие никто еще в мире не мог преодолеть на таких высотах. Скорость ветра 120 км/час, температура минус 35°.

Собрав всю свою волю, я пытаюсь расшифровать замкнутое лицо скалы, придумать какой-то путь. Пройти справа по плите, распадающейся на ломкие пластины, невозможно. Это как куски сахара, характерные для скал Веркора. Слева стена как будто подходит к нависающим, но расчлененным зонам. Однако я помню, что несколько дней назад, когда я из лагеря II изучал маршрут с помощью бинокля, мне казалось, что надо обязательно уходить вправо, а не влево, где можно было столкнуться со слишком сложными навесами. Взор возвращается направо и останавливается на прилепившейся к стене плите. Она также нависает; пять-шесть метров высоты, два ширины, два .толщины. Если и есть проход, то только тут и более нигде.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное