Макамы

Неужели разумно всю жизнь голодать
Лишь затем, чтоб хвалу за терпенье снискать?
Погляди ты на мир и пустыню сравни
С зеленеющим садом — они не сродни!
Сторонись, как чумы, наставлений глупцов:
От глупцов, как от палки сухой, нет плодов.
Из жилища беги, где ты жаждущим был,
В край, где ливень обильный твой жар утолил.
Ты ладони под струи дождя подставляй:
Увлажнятся они — за удачу считай.
А сухими останутся — вспомни тотчас:
Хидр и Муса[256] ведь тоже встречали отказ.

Продолжал рассказчик:

— Выслушал кади слова отца и увидел, что у юнца явно расходятся слово и дело. Злоба его закипела, взором строгим на юнца он глядит и говорит:

— То тамимит он, то он кайсит[257]. Отвратителен тот, кто сам себе возражает, словно гуль[258], обличье свое изменяет!

Сказал тут юнец:

— Клянусь я тем, кто судьей тебя сделал на благо всем, тем клянусь, кто велик и могуч, кто дал тебе в руки к истине ключ, заржавел мой ум от огорчения и память пропала от удручения. Но нет ведь дверей, что настежь раскрыты, где нищий найдет подаяние сытное, не увидишь дома, где рады гостю, где ему подают не по крошке — горстью…

Судья возразил:

— Однако бывает, что стрела шальная в цель попадает. Не в каждом облаке молния зря блистает — иное на них и дождь проливает. Правильно молнии различай, а чего не знаешь — не утверждай!

Старец увидел, что огульное обвинение у кади вызвало раздражение, и решил, что слова его подтвердятся делами — обернутся щедротами и дарами.

И старец взбросил новую сеть, чтобы рыбку поймать и зажарить успеть. Он продекламировал:

Не зря объявлено молвой,
Что тверже Радвы[259] разум твой.
По глупости сказал юнец,
Что щедрости настал конец, —
Не знал он, что твои дары,
Как манна божия, щедры.
Еще раз это докажи,
Чтоб он своей стыдился лжи.
О кади, я хвалу воздам
Твоим делам, твоим дарам.

Продолжал рассказчик:

— Понравились кади слова старика — и полилась подаяний река. Потом он взгляд к юнцу обратил — копьем укоризны его пронзил и спросил:

— Ты понял теперь, сколь порочны твои суждения и лживы твои измышления? Прежде чем деку для лютни тесать, прочность дерева следует испытать. Не кори своего отца и не спеши людей порицать. А впредь проявишь непослушание — заслужишь строгое наказание!

Тут, как видно, юноше стало стыдно. Подошел он к отцу, оказал почтение и покинул собрание без промедления. За ним и старец двинулся следом, такие стихи говоря при этом:

Коль будут вас беды безжалостно гнуть,
К саадскому кади направьте свой путь,
Чья щедрость и предков могла б посрамить,
А праведность будет потомков дивить!

Продолжал рассказчик:

— Мне показалось, что старика я узнал, но тут же сомневаться стал и решил пойти за ним по пятам, далеко ли, близко ли — я не знал еще сам; быть может, раскрою его секреты и узнаю, каким огнем речи его согреты. Бросил я все свои дела — за старцем дорога меня увела. Он быстро шагает, а я за ним, желанием неотступным гоним. Наконец я догнал его, наши взоры скрестились — вмиг охотник и дичь в друзей обратились. Старик мне радостно руку жал и даже при этом совсем не дрожал! Он сказал:

— Друзьями нужно дорожить, кто друга обманет — тому не жить!

И я убедился, что рядом со мной — серуджиец, никто иной. Бросился я его обнимать, о хорошем, плохом поспешил разузнать. Но старик отвечать не пожелал и на сына лишь показал:

— Меня рассказывать не проси, обо всем у него расспроси.

А юнец рассмеялся мне в лицо и следом пошел за отцом.

Это были знакомцы мои, спору нет, но где теперь отыскать их след!

Перевод В. Борисова

Мервская макама (тридцать восьмая)

Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам: