Макароны по-флотски

На каждом столе разложены секретные тетрадки, учебники, руководства, техописания, альбомы рисунков… И ватманы: все что-то рисуют. Я в тот момент малевал свою КПУГ – корабельную поисково-ударную группу: два 1135-х и между ними «букарь», 1134б. Строем клина. На меня налетали две волны голодных «интрудеров» и ещё две – «корсаров»; в меня пуляли «гарпунами», «буллпапами» и «томагавками», а три смелых противолодочных кораблика с помощью моих расчётов всё это лихо сбивали своими ракетами, пушками, и даже (кто в теме, тот не удивится) реактивными глубинными бомбами. Всё это, разумеется, в условиях напряжённого радиоэлектронного противодействия. Ну, рисовать я, слава Богу и спасибо маме с папой, умею, и картинка получалась что надо. Трафальгарская битва рядом не валялась. А свою неимоверную пусковую установку, изобретённую для зенитного ракетного комплекса «Оса-МА», я к тому времени уже начертил, и она торчала свёрнутая в тубусе. Мой руководитель диплома, капитан 2 ранга Малахов Ахмед Тимыч, когда впервые увидал это четырёхракетное железное пугало, вжался в кресло и сказал только: «Ню-ню».

Примерно тем же самым занимался каждый, кто в тот момент торчал в классе. А торчали не все: народ вовсю бегал по кафедрам, по консультациям, в курсантское кафе «Фрегат» к тёте Фросе и просто в самоходы среди бела дня – благо к концу выпускного курса контроль слегка ослаб. В классе мариновалось человек шесть или семь, а среди них – Виталик Низиенко про прозвищу Лысый.

Он стоял в позе Тамерлана, нависшего над картой Фермопил, и с упоением вычерчивал разрез крылатой ракеты П-120 «Малахит», вид слева. Самым главным было не наставить клякс и не разлить тушь: рабочий лист ватмана секретный, потом замучаешься перерегистрировать на чистый и начинать всё заново. Впрочем, в каждом классе были свои спецы, которые умели без проблем срезать тушь бритвенным лезвием. Кстати, впоследствии, уже на Камчатке, был у нас секретчиком старший мичман Володя Храпко, который умудрялся срезать кляксы и помарки даже с кальки и папиросной бумаги…

Чтоб чертить было веселее, опупевший от жары Лысый напевал:

Белые кры-ылья!.. Белые кры-ылья!

Белые кры-ы-ылья – простор голубо-ой!

Мы ведь люби-или! Мы ведь люби-и-и-или!

Мы ведь люби-или друг друга-а с тобо-ой!

Голос у него был препротивный и скрипучий – самое то для командования крейсером, но совершенно не подходящий к упражнениям в послеобеденном вокализе. Остальные молча терпели, потому что за пять лет уже привыкли. Впрочем, на первом курсе Лысый вполне себе выл в училищном хоре, но туда загребали всех карасей поголовно.

Он в очередной раз обмакнул в чёрную тушь ученическое перо, аккуратно ввёл его в промежность раздвинутых на нужную ширину лапок рейсфедера (а ну-ка, кто вспомнит, что это такое?), придвинул линейку и, не переставая «петь», уже приготовился было провести чёткую жирную линию, как вдруг…

О, это сакральное «вдруг»!!!

…как вдруг дверь тихо приоткрылась, и в аудиторию неслышно вплыла голова Мохнатого Уха без фуражки. Всё остальное осталось в коридоре – мы видели только бесформенный красный череп с пегими волосёнками и потной блестящей лысиной. Он смотрел прямо на Виталика немигающими бесцветными глазками и одновременно нацелился на него своим левым ухом. Вы скажете – «невозможно». А вот возможно. Я и сам чуть тубус не уронил. Кстати, в том ухе густо росли седые волосы.

Взгляд Мохнатого Уха пронзил Лысого, как пронзает нейтрино вчерашнюю какашку носорога-альбиноса. Кстати, примерно такой же взгляд у голубой акулы, только у той глаза всё же более выразительны.

– Какие-какие крылья, товарищ Низиенко?

От этого голоса можно было схватить инфаркт. Тихий, без примеси басов, вкрадчивый, такой же бесцветный, как и глаза.

– Б… беб… б-белые… – выдавил Лысый, распрямляясь и отчаянно потея.

Двое или трое «без пяти офицеров» украдкой стянули с голов влажные носовые платочки и пригнулись, стремясь сойти за одинокие кнехты.

– Белые? – премерзким тоном хмыкнул Мохнатое Ухо. – Ну-ну. Да-да, товарищ Низиенко, ну-ну.

И голова всё так же неслышно скрылась, задраив за собой дверь.

Рейсфедер выпал из Виталькиных пальцев, брызнув двумя кляксами по разрезу крылатой ракеты П-120 «Малахит» (вид слева).

– А что такого, мужики? – растерянно спросил Виталик. – А?.. Что такого?.. Ну, белые… это ж такая песня, ну! Кто её там поёт… Вот же ж дурак, а? – к кому относилось «дурак», было не совсем понятно. – Блин… Ну на фига вот так?

– Кобздец тебе, Лысый, – сказал Серёга Ковалевский по прозвищу Ковальчик, – поедешь служить на Аральское море.

И он вытащил половинку лезвия «Нева».

– С меня мороженка, – грустно сказал Виталька, подбирая злосчастный рейсфедер с испорченного ватмана.

– Две, – флегматично уточнил Ковальчик. – По одной за каждую кляксу.

…Виталя попал служить куда-то на Севера. Ковальчик – на Балтику, на ракетный катер. А я – сначала под Владивосток, в Тихас, потом на Камчатку.