«Македонские легенды» Византии

Между тем ничего принципиально нового царь не предложил. Практика прославления павших воинов зародилась задолго до его инициатив и даже до появления Ислама. Как полагают, впервые она была озвучена священноначалием Армянской церкви в 338 г. во время одной из многочисленных и кровопролитных Армяно-персидских войск. Когда в ходе одного из сражений погибли многие знатные лица, Армянский католикос Вартанес I (333—341), сын св. Григория Просветителя (302—325), первого католикоса всех армян, издал специальный указ, согласно которому Церковь установила особый день, посвященный памяти воинов, павших за Армению. Причем не только тех, кто уже погиб, но и тех, кто погибнет в будущем.

Как следует из текста документа, имена павших воинов надлежало поминать в алтаре во время Литургии именно в тот момент, когда поминаются святые, сейчас же вслед за ними. «Те, – говорилось в указе, – кто не пощадил своей жизни, должны почитаться наравне с мучениками. Не будем оплакивать их, а достойно почтим наравне с мучениками, и установим порядок во всей нашей стране на вечные времена, чтобы все ненарушимо поминали их за их доблесть, как Христовых мучеников»[532].

Наконец, последний шаг императора в закреплении своих прав, как главы Кафолической Церкви, стал эдикт, согласно которому отныне избрание епископов могло состояться только с согласия царя. Конечно, для клира это было вопиющим нарушением прав Константинопольского патриарха – прежнюю практику «симфонии властей» к тому времени порядком подзабыли. В результате уже в скором времени священноначалие Восточной церкви перестало быть союзником царя, как это было раньше в мятежном 963 г.

Из других узаконений святого императора, быстро уменьшивших круг его доброжелателей из числа светских лиц, следует выделить новеллу 964 г., касающуюся вопроса крупных землевладений. Как известно, предыдущие василевсы предпринимали решительные меры, чтобы не допустить разорение мелкого крестьянства, а потому различными способами ограничивали возможности сосредоточения земельных угодий в руках местных «властителей», как называли группу крупных землевладельцев. Однако эти законы на периферии нередко бойкотировались, что и констатировал император Константин Порфирородный в одной из своих новелл.

Надо сказать, в этом вопросе св. Никифор занял, скорее, компромиссную позицию, устранив некоторые жесткие ограничения по приобретению земли «властителями». Он сделал акцент на необходимость обеспечить справедливое соглашение сторон и по совести решить все разногласия между ними, чтобы ничьи права не страдали. По его мнению, бывшие предшественники на царском троне несколько уклонились от традиционного христианского подхода, забыв, что царь, как «законный защитник общего и для всех равного блага», должен соблюдать нейтралитет. Взяв одну сторону, они, как считал василевс, нарушили справедливость, и это нарушение следовало устранить.

Но за строками закона легко угадывалось, что его симпатии лежат совсем не на стороне «властителей». «С тех пор, как мы получили самодержавную власть, – дословно говорится в царской новелле, – и принялись разбирать дела между богатыми и бедными, мы увидели, что властители, страдая страстью приобретения, находят явное поощрение своей страсти в 40‑летней давности. Они стараются то посредством подарков, то посредством присущей им силы и влияния миновать как-нибудь этот срок и затем уже получить полное право собственности над тем, что они дурным образом приобрели у убогих. Не должны ли мы сами вступиться, обуздать сильных, поддержать бедных в принадлежащих им правах, которые у них злым образом бывают отнимаемы или похищаемы обманом?»

Император, желая, чтобы стороны полюбовно пришли к соглашению, приводит примеры того, как сегодняшние «властители» ранее были бедными крестьянами, и наоборот. В частности, говорит император, некий патрикий Филокали ранее был бедным, а затем разбогател неправедным путем. И вот царь приказал сровнять с землей его дворцы и отнять всю собственность, кроме той, с какой тот начинал свою жизнь. Василевс не видит никакого резона в 40‑летнем сроке давности и отменяет его[533].

Нетрудно предположить, что ближайшее окружение царя, от которого он был очень зависим, требовало от него более решительных мер – устранение вообще всех препятствий по укрупнению своих владений. Однако император сохранил собственное видение, чем вызвал откровенное недовольство со стороны сильных мира сего. Любовь к бедным ему не простили и не забыли…