Македонский Лев

— Конечно, нет. Но она услышит твой голос и по твоему прикосновению поймет, что ты остался ей доволен.

— У нее есть имя? — спросил Парменион, пробегая пальцами по темной гриве.

— Это Белла, фракийская лошадь с сердцем льва.

Они стреножили лошадей и сели вместе под кипарисом. Парменион вдруг почувствовал себя нехорошо. Зачем он здесь? Что за интерес питает к нему легендарный афинянин? Он не хотел оказаться соблазненным Ксенофонтом, тогда пришлось бы оттолкнуть столь могущественного покровителя…

— О чем ты задумался? — вдруг спросил военачальник.

— Я думал о лошадях, — солгал Парменион.

Ксенофонт покачал головой.

— Не бойся меня, парень. Я твой друг — и не более того.

— Ты что, бог, способный читать мысли?

— Нет, я полководец, а твои мысли легко узнать, ибо ты юн и наивен. Во время сражения с Леонидом ты боролся с выражением триумфа на своем лице. Ошибка была в том, что, превратив черты лица в маску спокойствия, твои глаза все равно лучились честолюбием. Чтобы подавить свои эмоции, ты должен сначала одурачить самого себя и, глядя на ненавистного врага, представлять в уме, что он твой друг. Тогда твое лицо смягчится, и ты сможешь улыбаться естественнее. Не пытайся казаться невозмутимым, ибо это даст врагу повод думать, что ты что-то скрываешь. И, когда можешь, старайся использовать толику правды; это лучшая из всех уловок. Но это уже пища для размышлений на другой день. Ты удивлен, почему вдруг Ксенофонт заинтересовался тобой? Ответ неоднозначен. Я видел, как ты борешься с Леонидом, и твое видение битвы тронуло меня. Война — это искусство, а не наука; и это ты уловил на инстинктивном уровне. Ты изучил Леонида и просчитал его повадки. Ты принял риск — и он прекрасно оправдался. К тому же, ты замечательно использовал кавалерию, — а это большая редкость для Спарты.

— Это не впечатлило аудиторию, — вздохнул Парменион.

— И в том тебе урок, стратег. Ты выиграл, но значимую долю славы отдал скиритаям. Это было неразумно. Если рабские расы однажды уверуют, что они могут быть равны спартанцам, они поднимут мятеж. И тогда такие полисы, как Афины или Фивы, снова объединят силы для вторжения в земли Спарты. Это вопрос баланса сил — вот что понимали воины в толпе.

— Значит, я был неправ? — спросил Парменион.

— В игре? Нет. В жизни? Да.

— Почему в таком случае ты отдал победу мне? — озадачился юноша.

— Ты выиграл битву, — ответил Ксенофонт. — И не имело значения — в игре — то, что в грядущем ты проиграл бы войну.

Военачальник встал и прошел к своему скакуну, и Парменион последовал за ним.

— Ты станешь обучать меня? — не удержался от вопроса юнец.

— Возможно, — сказал Ксенофонт. — А теперь давай покатаемся.

***

Леонид пробежал три быстрых шага и метнул копье высоко в воздух, глядя на кривую дугу, описываемую сверкающим на солнце железным острием. Оружие изящно вонзилось в иссушенную солнцем землю на много локтей дальше, чем броски его соперников. Леонид качнулся на носках, поднял руки, и несколько юношей зааплодировали ему.

Обычно до этой отметки добрасывал наставник их бараков, Лепид, и Леонид обратил глаза к мужчине.

Лепид тряхнул головой и взял свое копье. Он отступил на семь локтей, взвесил оружие, потом побежал вперед и, крякнув от усилия, запустил его. Едва копье вылетело из руки наставника, Леонид позволил себе победоносную улыбку.

Лепид увидел, как копье воткнулось по меньшей мере за три локтя перед отметкой Леонида. Он хмыкнул и с прищуром посмотрел на молодого человека.

— У тебя хорошая рука, — сказал он, тепло улыбаясь, — но ты недостаточно отклоняешь корпус назад при броске. Ты можешь бросить, самое меньшее, еще на восемь локтей дальше. Поработай над этим.

— Я поработаю, господин, — заверил Леонид.

— Теперь я хочу посмотреть, как вы бегаете, господа спартанцы, — сказал им Лепид. — Двадцать кругов по беговой дорожке, если это вас устроит.

— А если нет? — крикнул парень из задних рядов.

— Двадцать пять кругов, — сказал Лепид. Поднялся стон, однако юноши побежали к стартовой отметке. Лепид сел в тенек на деревянный стул и стал наблюдать за подростками. Гриллус вышел вперед, преследуемый Леархом, ну а Леонид устроился на четвертом месте, за Гермием. Лепид почесал плечо, в котором до сих пор сидело под костью острие персидского копья. Сустав смертельно ныл зимой, и даже летом всякое усилие, как, к примеру, бросок копья, вызывало невыносимую боль.

Лепид посмотрел на потных юнцов, пробегающих мимо него. Он завидовал их молодости и энергии, вспоминая свои дни в бараках, когда мечтал отправиться с фалангами маршем на битву. Он заметил мальчишку в самом хвосте бегущих.

— Поднажми, молодой Павсий! — гаркнул он, и парень рванул вперед, пытаясь в общей массе скрыться от критического взгляда наставника.