Македонский Лев

— Люди всегда готовы биться за свободу. Но если ты спрашиваешь меня, сможем ли мы одолеть иллирийцев, то я не знаю. Через шесть месяцев у нас будет еще две тысячи подготовленных воинов; тогда я уверенно отвечу, что мы готовы.

— У нас нет шести месяцев, — ответил Филипп, вновь наполняя свой кубок.

— Почему же? — сдержанно спросил Парменион.

— Я отменил выплаты. У нас меньше шести недель до того, как иллирийцы перейдут через горы.

— Не мог бы ты посвятить меня, какие у тебя были причины на это? — осведомился Парменион.

— Я потратил деньги на броню и оружие, и для Бардилла ничего не осталось. Мы сможем разбить его?

— Смотря какую тактику он выберет, и на какой местности придется сражаться. Нам нужна равнина для пехоты, и достаточное пространство для конницы, чтобы ударить по флангам. Ну а остальное, государь, зависит от боевого духа самой армии.

— Как ты представляешь себе ход сражения?

Парменион пожал плечами. — Иллирийцы будут атаковать уверенно, предвкушая новую легкую победу. Для нас это будет преимуществом. Но если мы отобьемся, то они построятся в боевой квадрат. После этого всё решит сила, храбрость и воля. Что-то может не устоять, сломаться… у них или у нас. Всё начнется с того, что побежит один человек, паника распространится, ряды дрогнут и распадутся. Их или наши.

— Ты не прибавил мне уверенности, — проворчал Филипп и отпил вина.

— Я достаточно уверен, государь. Но даже если мы совпадаем в этом — не может быть полностью гарантированной победы.

— Как твоя рука? — спросил Филипп, меняя предмет разговора.

Парменион вытянул левую руку, раскрыл ладонь, показывая Царю покрытое шрамами мясо на ладони. — Она достаточно зажила, государь, чтобы я мог держать ей ремешок щита.

Филипп кивнул. — Люди до сих пор говорят о том дне. Они горды за тебя, Парменион; они будут сражаться за тебя; они не сдадутся, пока ты будешь вести их. Они будут равняться на тебя — ты и есть боевой дух Македонии.

— Нет, государь — хоть я тебе и благодарен за такую похвалу. Но они будут смотреть на Царя.

Филипп улыбнулся, потом расхохотался во весь голос. — Дай мне эту первую победу, Парменион. Она нужна мне. Она нужна Македонии.

— Я сделаю всё, на что способен, государь. Но давным-давно я получил урок не рисковать в азартных играх и не ставить всё на один кон.

— Но ты ведь выиграл, — заметил Филипп.

— Да, — сказал Парменион и поднялся. Он поклонился и вышел из дворца, мысли путались в его голове.

Почему Царь предпринял такой рискованный шаг? Почему не отсрочил до тех пор, когда исход станет более предсказуемым? Филипп изменился с тех пор, как женщина из сна явилась ему, стал более вспыльчивым и деятельным.

На следующее утро Парменион созвал всех своих подчиненных командиров и вышел с ними на поле для занятий за пределами Пеллы. Их было двенадцать человек, но главное, среди них были Ахиллас и Феопарл — двое из числа его первых новобранцев.

— Сегодня мы начнем новую серию занятий по боевой подготовке, — объявил он им, — и люди будут выкладываться так, как никогда раньше.

— Есть что-то, о чем мы не знаем? — спросил Тео.

— Армия — как меч, — сказал Парменион. — Только в битве сможешь понять, чего он стоит. И больше не задавай таких вопросов. Присмотритесь к людям, которые состоят у вас в подчинении — определите слабейших и отпустите их. Лучше командовать недоукомплектованным соединением, чем вести в бой труса.

Он медленно обвел взглядом своих командиров, заглянув каждому в глаза.

— Натачивайте мечи, — тихо сказал он им.

Линцестская равнина, лето, 358й год до Н.Э

Две армии разместились в боевом порядке на пыльной равнине в одном дне конного пути в Верхнюю Македонию. Иллирийцы, с десятью тысячами пехоты и тысячей конников, превосходили македонцев числом почти вдвое.

Филипп спешился и прошел к своим гвардейцам, которые подняли клич, едва он взял щит и занял место в центре их рядов. Парменион остался в седле вместе с Атталом и Никанором, а также четырьмястами всадников, которые терпеливо ждали за его спиной. Спартанец посмотрел поверх голов трех пеших фаланг, где под командой Антипатра разместились еще триста македонских конников; чернобородый воин отдавал своим людям последние распоряжения перед боем.

— О Геката, — прошептал Аттал, глядя на иллирийские ряды, — там несметное число этих сукиных сынов.

— Скоро их станет меньше, — заверил его Парменион. Спартанец затянул ремни своего шлема с белым гребнем и вновь посмотрел на вражеский строй, расположенный меньше чем в полумиле впереди.

Бардилл собрал своих людей в боевой квадрат с кавалерией на правом краю. Парменион понял, что старый волк перехватил первое преимущество, так как плотный строй будет трудно разбить, и на первых стадиях сражения это может непоправимо поколебить дух македонцев.

— Вперед! — скомандовал Филипп, и гвардия, подняв сариссы, двинулась на врага, фаланги Тео и Ахилласа держались недалеко позади. Парменион поднял руку и тронул коня шпорами, конница пошла за ним, занимая место левее от марширующей пехоты.