Македонский Лев

Процессия растянулась больше чем на четверть мили, и толпы с обеих сторон улицы бросали цветы под ноги участникам шествия. Филипп махал своему народу рукой, принимая их приветствия, купаясь в силе их любви и почитания.

- Да здравствует Царь! - выкрикнул кто-то, и крик был подхвачен всеми вдоль пути.

У него начала ныть нога, однако они были уже рядом с амфитеатром, где 2000 македонян, а также другие граждане, ждали в надежде увидеть Царя и услышать его слово о грядущей славе. Но пока еще никто из них не знал об успехах Пармениона и Аттала, которых те добились при высадке в Персию, и Филипп дрожал от предвкушения той минуты, когда зачитает свою подготовленную речь.

"Братья македоняне, мы стоим на пороге новой эры. Могуществу персов пришел конец, нас ждет заря свободы..."

Процессия повернула налево, готовясь войти на арену через широкие ворота. Филипп и его Царская Гвардия прошли вправо, в низкий туннель, ведущий к царскому помосту. В тени туннеля он остановился, оглянувшись на вооруженных людей, охраняющих его персону.

- Не хочу входить в это место в окружении мечей, - произнес он. - Из-за этого я буду выглядеть тираном. Я войду первым; вы последуете за мной на расстоянии около тридцати шагов.

- Как пожелаешь, Отец, - согласился Александр.

Филипп вошел в тень, его единственный взгляд сосредоточился на квадратике света впереди. 

Руины Трои, зима 336-го г. до Н. Э.

Парменион въехал на Паксусе на вершину холма, с которого открывался вид на сломанные колонны Трои. Провожатые подъехали к нему - шестеро молодых воинов, сыновей знатных Македонских семейств.

- Здесь бился и пал Ахиллес, - прошептал Пердикка, и голос его дрогнул.

- Да, - сказал Парменион, - здесь Царь Приам стойко держался против армий Греции. Здесь был убит Гектор и здесь прекрасная Елена жила с любовником Парисом. Вот всё, что осталось от былой Троянской славы.

- Можно съехать вниз, господин? - спросил Птолемей.

- Конечно. Только осторожно. Внизу много селений, и их обитатели могут оказаться не очень дружелюбными.

Знатные юноши пустили своих скакунов вперед, галопом спускаясь с холма к руинам. На юге Парменион увидел белостенный храм, и он тронул пятками Паксуса и поскакал к нему.

Персидских отрядов не было в пределах дневного переезда, и его предостережение юношам было по большому счету ненужным. Но ему нравилось, чтобы его офицеры были всегда начеку.

Когда он подъехал к Храму, низенькая, полная женщина открыла боковые ворота и вышла к нему навстречу. Парменион натянул поводья жеребца и остановился прямо перед ней.

- Не ты ли Македонский Лев, господин? - спросила она.

Парменион был удивлен. Пятнадцать тысяч македонских солдат пребывало в этих землях, и среди них по меньшей мере дюжина офицеров были его возраста и роста.

- Так меня называют, госпожа. Почему спрашиваешь?

- Моя хозяйка отправила меня за тобой. Она умирает.

- Я не Целитель; я солдат. Что она тебе сказала?

- Сказала мне выйти из Храма и впустить воина, который прискачет на пегом жеребце. Это ты, господин. Не зайдешь?

Парменион вздрогнул, словно от холода, невзирая на солнце. Что-то пронзило его подсознание, но он не мог уловить это в полной мере. Он посмотрел на женщину. Может ли это быть ловушкой? Возможно, за этими белыми стенами его поджидают солдаты или наемные убийцы?

Нет, решил он. Никакого напряжения в лице женщины, стоящей перед ним; она была лишь служанкой, выполнявшей поручение своей хозяйки. Парменион спешился и провел коня в узкие ворота, последовав за женщиной по кривой тропе в заросшем саду.

Его мысли были в беспорядке.

Что это было за место?

Здесь было спокойно, настоящие блаженство и гармония, однако чувства захлестнули его, и он обнаружил в себе непонятное напряжение.

Он остановился перед парадным входом, привязал поводья коня к заросшей скамейке. - Кто твоя хозяйка? - задал он вопрос.

- Она была Целительницей, господин, - ответила она.

Внутри Храма было темно, и служанка провела Пармениона в небольшое помещение, единственное окно которого было завешено плотной шерстяной занавеской. На узкой кровати лежала старуха; лицо ее было изнуренным, а глаза - слепы. Парменион подошел к окну, откинул занавеску. Ясный свет солнца залил комнату.

Спартанец взглянул на ярко освещенное лицо пожилой женщины, и у него перехватило дыхание. Он шагнул назад, держась за занавеску, чтобы не упасть. И тут память фонтаном пробилась из темных закоулков его сознания. Он снова видел сады Олимпии, где они с Дераей впервые обняли друг друга. И он увидел вновь, как она лежит в его постели, и вновь услышал ее теплый, сладостный голос.