Макей и его хлопцы

— Это знаю. Но чем тише ведут себя гитлеровцы, тем скорее жди от них чего-нибудь этакого. Ведь эго обычный приём всех хищников. Когда тигр подкрадывается к своей жертве, он даже закрывает глаза или отворачивается в сторону.

— Вы правы, — подтвердил Клюков, начинавший уже тревожиться о том, пошлёт ли его Макей за пушкой, не раздумал ли. «У него семь пятниц на неделе», — шевельнулась где-то осуждающая Макея мысль, который, действительно, частенько отменял свои решения «ввиду сложившейся обстановки».

— Действуйте, товарищ Клюков, — неожиданно сказал Макей.

Выходя из штабной землянки, Клюков натолкнулся на группу партизан. Среди них стоял Михась Гулеев и, держа в руках пенал для толовой шашки, что-то деловито говорил своим слушателям. Тут же был Стеблев, не менее других интересовавшийся диверсионной работой. «Быстр на ногу наш начштаба», — не без гордости подумал о нём Клюков.

Вышел и Макей. С сияющей улыбкой наблюдал он за обучением диверсантов. Потом нахмурился. Словно только сейчас осознал он ужасный смысл этой науки, науки разрушения. В серых глазах проплыли холодные льдинки. Разрушать придется свое, родное: мосты, железную дорогу, что создано громадным трудом наших советских людей. Но так надо! Глаза его вспыхивали гневом и губы шептали: «Давай, давай, хлопцы, овладевайте наукой мести, острите зубы на лютых катов.

После войны всё восстановим. Всё сделаем — и мосты, и дороги, и всё прочее».

Лейтенант Клюков со своими спутниками — Румянцевым и Елозиным — уже более недели находился в пути. Они были уже за Друтыо. Шли лесными нехоженными тропами, мимо вражеских гарнизонов, застав и патрулей, рыскавших теперь по всем дорогам. Ночью вышли к деревне Буда, Могилевского района. Зашли в крайнюю хату, как было указано. На стук в сени вышла, старуха, но дверь не открыла.

— Што надобно?

— Орлы прилетели, — ответил полушёпотом Клюков.

— Шизые?

— Сизые, бабуля, с красным клювом.

Застучал отодвигаемый засов. Старуха завздыхала, заохала. Голос её сразу стал приветливый, мягкий:

— Сделайте ласку — заходите.

В хате тепло, уютно. Стены оклеены светлорозовыми обоями, на переднем простенке в большой рамке под стеклом фотокарточки. В центре молодой красивый парень в военной форме. На него обратил внимание Румянцев.

— Сын это, — сказала старуха, заметив, на кого смотрит Румянцев, — в Красной Армии он у нас. — Вылазь, Миколя! — обратилась старуха куда-то в сторону печки.

Появился молодой парень, перепачканный, в косматой серой пыли. Он застенчиво улыбался.

— Думал, опять эти бобики идут, — сказал он. — За пушкой, што ль, дядя?

— За ней.

Елозин широко улыбался, видя, как поспешно, двигаясь боком, как-то неуклюже начал одеваться молодой хлопец.

— Может, с нами пойдешь? — спросил он его.

Лицо паренька вспыхнуло стыдливым румянцем.

— Трудно мне, да видно делать нечего, пойду.

— Калека он у меня, — пояснила старуха, — кривой дюже.

— Без одного глаза ещё можно, — не поняв истинного значения слов, сказал Румянцев.

— Ножка у него с гугулей, ходить не можно.

Только сейчас партизаны заметили, что хлопец, прижавшись к печке, стоял, опираясь на одну ногу, другая была сильно искривлена и с большой опухолью.

— Родился такой болезный, — продолжала старуха.

— Ты, мать, часа через четыре приезжай, — сказал сын и, сильно ковыляя и опираясь на клюку, вышел во двор, повел партизан за село.

Вскоре они вошли в густой лес. Шли прямо по сугробам. Румянцев и Елозин, взяв пэд руки проводника, почти на себе тащили его. Сзади шёл Клюков, неся на плече лом и лопату.

— Далеко ещё? — в нетерпении спросил Елозин, на лбу которого выступила испарина. — Ух, жарко!

— Недалече, дядя.

Они углубились ещё километра на полтора в лес.

— Подожди, — сказал хлопед, озираясь по сторонам. — Вот тут она должна быть.

Елозин взял у Клюкова лопату, разгрудил снег, а Румянцев ломом ударил в мерзлую землю. Вскоре лом звякнул обо что-то железное.

— Пушка? — вырвалось у Клюкова.

— Она самая, — солидно ответил Елозин, как будто он давно знал, что именно здесь и должна находиться пушка. С лица его капали, замерзая, крупные капли пота. Но он с ещё большим рвением, крякая, долбил ломом промерзлую землю.

К вечеру оба орудия были извлечены из земли и поставлены на колёса. Это были 76–миллиметровые пушки. От долгого пребывания в земле они побурели, но ничуть не испортились. Жирно смазанные маслом пушки отлично сохранились. Механизмы пушек действовали безотказно. Было отрыто также двадцать шесть снарядов.

Вот что-то скрипнуло. Проводник закричал филином. Ему трижды ответили по–совиному. Хлопцы с удивлением переглянулись, так как никто и не предполагал в этом хроменьком пареньке столько смекалки и опытности. Видно, ни один раз он оказывал партизанам свои услуги, делая незаметно то будничное дело, без которого всё партизанское движение было бы бессмыслен–ным и нелепым. Партизанское движение в тылу врага опиралось на широкую поддержку всего советского народа, временно подпавшего под ярмо немецкой оккупации.

Из-за деревьев показался бородатый дядя с густыми хмурыми бровями. Партизанам этот человек не понравился: «Леший какой-то».