Макей и его хлопцы

Не видя более нигде врагов, Макей решил выбраться на берег. Где‑то трещали автоматные выстрелы, время от времени гулко рвались снаряды. Оба осторожно вышли из воды и легли на сухую прошлогоднюю траву.

Ничто не удручает нас так, как сознание неисполненных надежд и неудовлетворенного желания. Какие были светлые надежды, какие большие желания!

— И всё, Андрюша, к чёртозой бабушке полетело!

Сибиряк понял, о чём говорит комбриг, и промолчал. Что можно сказать в утешение? Макей и не ждал утешения. Неуместное утешение или жалость только раздражают.

Лежа на берегу под горячими лучами майского солнца, Макей чувствовал, как по спине начала разливаться животворная теплота.

— Главное, согреть спину, — говорил он своему адъютанту, думая о своём, о постигшем его и всё партизанское движение разгроме. «Как эго могло случиться? Что‑то проглядел».

Но человек не склонен к длительному самобичеванию и скоро находит виновников сЕоего нес: астъя. Такими оказались разведчики. Ну, конечно, это они во всём виноваты! Где‑то в сознании* в каком‑то далёком уголке его блеснула здравая мысль: а не он ли сам виноват? Но эта мысль бесследно померкла. Конечно же, во всём виноваты разведчики! Сердце Макея наливалось яростью, в серых глазах блестели злые огоньки, на жёлтых рябых щеках проступил румянец. Елозин посмотрел на него сбоку и подумал: «согревается».

Улыбаясь, спросил:

— Согреваетесь, товарищ комбриг?

Макей повернул к нему лицо и Елозин испугался: маленький подбородок Макея вздрагивал, глаза налились кровью, он вдруг схватил его за руку:

— Ответь ты мне, Андрюша, что мне делать с разведкой? Ведь Коноплич сказался сукиным сыном. Эх! Да и Великанов тоже… Ерин был не такой. Расстреляю я его, Коноплича! — кричал Макей.

— Товарищ комбриг, рядом немцы.

— Ну и пусть!

Где‑то поблизости хлопнул Еыстрел. Это успокоило разбушевавшегося комбрига. Елозин приЕстал на колени: песок под ним был мокрым и тёмным. Посмотрел вокруг, вытягивая шею и разинув рот. Макея рассмешил вид Елозина.

— Ворона в рот залетит.

Елозин опустился и лёг на спину:

— Далеко это, — сообщил он и стал наблюдать, как пёстрый дятел озлобленно долбит кору, старой ольхи. «Каким трудом добывает себе пишу! Вот тебе и «Птичка божия не знает ни заботы, ни тпуда». Еще какой труд‑то! Хуже чем у дореволюционного шахтёра, долбившего киркой породу».

— Смотрю на дятла, товарищ комбриг.

— Ну и смотри, — сердито проворчал Макей.

Словно не замечая грубого тона комбрига, Елозин продолжал:

— Вот, думаю, гитлеровцы подолбают наш лес из пушек, из минометов, постреляют там–сям, а мы — опять пошли гулять!

Макей улыбнулся. Его радовал оптимизм этого юноши. И он устыдился своих слёз, вспышки своего бессильного гнева, бесплодной ярости, и сразу как‑то стало легче на душе. Мысль работала яснее, тверже. Тело наливалось упругостью и всё словно призывало к действию. Он повернулся на бок, потом вскочил и ахнул от удивления: прямо на них, прыгая на трёх ногах, шёл его конь.

— Адъютант, смотри, мой конь!

— Эх, — сказал тот, вскочив, — мучается как! Пойду убью.

И он, не дожидаясь разрешения своего грозного начальника, подошёл к доверчивому животному, поцеловал его в нос, и, вставив ему в ухо дуло пистолета, выстрелил. Конь тяжело рухнул и, раза два дрыгнув ногами, затих.

Макей закусил губу. Елозин вскрыл коню горло И налил в котелок крови. Подошел Макей, вздохнул:

— Спи, друг…

Решили идти вдоль реки, чтоб, в случае чего, опять спасаться в воде. На всякий случай Елозин срезал ивовые ветки и снял с них трубочками кору.

— Вот, товарищ комбриг! Сами в воду, а через трубочки дыши. Хорошо будет.

Макей сунул трубочку в карман. К счастью, она не пригодилась. Шли по берегу реки к её впадению в Должанку. Рассчитывали добраться до деревень Заличинки, Дубно, Долгого. Около Заличинки на них напала небольшая группа немецких солдат. Макей и Елозин бросились бежать. Пули просвистели над головами. Оба забежали в чащобу и считали себя уже вне опасности, когда вдруг услыхали лай немецкой овчарки. Собака настигала Макея. Он остановился, прижался спиною к сосне, чтоб собака с размаху не сбила его, и выхватил пистолет. Едва успел он это сделать, как та бросилась ему на грудь, стараясь ухватить за горло. Макей успел выстрелить. А в это время Елозин, стреляя из автомата, заставил остановиться преследователей.

Уйдя от этого места с километр, партизаны решили снова подойти к реке. По ней они, наконец, и добрались ночью до Заличинки и отсюда перебрались в Ушивец. Деревни дымились в пожарищах, жителей в них не было. Но здесь у Макея был склад с провизией и тайнал пещера в виде погреба. К счастью, она сохранилась. Погреб был сырой, тёмный. Это давило на души Макея и его друга, и без того потрясенных горем.