Макей и его хлопцы

Глаза Брони полезли на лоб, от лица отхлынула кровь, потом с такой же быстротой краска залила всё её лицо. Зрачки голубых глаз расширились. В этих глазах были вопрос, ужас, изумление. Она схватилась обеими руками за грудь.

— Вы! — выкрикнула она с болью и ужасом. — Вы сбрили себе усы, бороду... Вы… Вы думаете… Изменник! — выкрикнула она и вдруг бросилась к двери, выскочила в тёмный коридор и, звонко топая каблучками по чугунным ступеням лестницы, сбежала вниз. Её обуял ужас: «Ведь он может убить её, чтоб замести следы, скрыть своё подлинное имя». Ей казалось, что с этой целью он гонится за ней. Часовой в жёлтой шубе остановил её:

— Стой! В чём дело?!

Она была белее полотна. Губы её дрожали:

— Там… там… он — изменник…

— Задержите её! — кричал, сбегая с лестницы, Лось.

— Он меня убьёт! — закричала девушка, увидев его, и упала в обморок.

Степан Павлович Лось служил на Дальнем Востоке в должности командира кавалерийского эскадрона. Перед войной он приехал в отпуск в Кличевские посёлки, где жила его мать, Лось заболел воспалением лёгких и был положен в кличевскую больницу. Здесь его и застали немцы.

Однажды Лося, уже вышедшего из больницы, вызвали в жандармерию. Он был ещё очень слаб. Бледновосковое лицо его от ходьбы покрылось испариной, глаза лихорадочно блестели. Ему вежливо предложили стул, попросили сесть:

— Герр Лось ошень шлаб, — заговорил, приторно улыбаясь, седоусый и тощий, как журавль, Гауптман. После нескольких любезностей он предложил ему пост начальника кличевской полиции. Это было подобно удару бича в лицо. Бордовые пятна выступили на бледных щеках Лося. Гауптман видел, как эти красные пятна постепенно покрыли лоб и шею русского офицера. Потом лицо Лося опять стало бледнеть. Он молчал, как поражённый громом. Всего мог ожидать он, но только не этого.

— Ви молчит? Молчание — знак зогласия. Так у вас, руссиш, гофорят?

— Позвольте подумать, — с трудом выговорил Лось, и горло его что‑то стиснуло.

На другой день Лось дал согласие. Опасность этого шага он вполне оценивал. Но ради мести фашистам он решил пойти на всё. Правда, имя своё он скрыл и стал известен под фамилией Макарчука.

Броня сидит в кабинете Лося бледная, простоволосая. Она с трудом понимает, где находится, что с ней произошло. Видимо, долго сдерживаемое нервное напряжение не прошло бесследно. Она как‑то всё ещё недоверчиво озирается по сторонам, механически привычными движениями рук одергивает кофточку и долгим испытующим взглядом всматривается в сидящего перед ней человека. Правда, он не носит уже ни усов, ни козлиной бородки, но ведь это всё‑таки он — страшный Макарчук, которого она в душе поклялась задушить собственными руками. Его голос, его глаза. Как она его ненавидела! Но теперь она видит: да, да, это ведь и вправду. Степан Павлович!

— Ну, как вы себя чувствуете, Броня? — заботливо спрашивает Лось.

Броня, устремив на Лося глаза, продолжает молчать.

— Вы напугались?

Она, наконец, разжала бледные, бескровные губы:

— Веё это словно страшный сон…

— И для меня это было страшным сном, Броня. Ведь там я был господин Макарчук, ложный, фальшивый, весь поддельный. И разве мог такой вам… — он замялся, откашлялся, к горлу словно что‑то прилипло. — Предатель, изменник… — продолжал он. — Могли ли вы такого уважать?

Девушка медленно покачала головой в знак отрицания. Да, она его ненавидела.

— Вот видите! — с каким‑то душевным надломом воскликнул молодой человек.

— Степан Павлович, —заговорила девушка, оживившись, — почему вы скрыли от меня это? Не доверяли?

— Это трудный вопрос, — ответил Лось, откидываясь в кресле и закуривая.

— А знаете, — продолжала Броня, — я тогда немножечко догадывалась. Правда, правда! — добавила она, когда красивое и подвижное лицо Лося, немного как бы обрызганное частыми веснушками, выразило сомнение. Потом вдруг на этом лице появилось что‑то не то игриво–шаловливое, не то грустное. Он улыбнулся.

— Я тоже, если хотите, кое‑что заметил.

— Что?! Что?! — воскликнула Броня.

— Я заметил, что вы любите одного… сказать?

И, не дожидаясь ответа, он назвал Макея. Это было для Брони тем более удивительным, что она ни с кем не делилась своими чувствами, и теперь она смутилась, дивясь проницательности этого человека. Между тем, бледные щеки её медленно заливал румянец. Лось окутался дымом папиросы.

Они поговорили ещё об отце Брони, о Лявонихе и вспомнили, что скоро надо идти на братское кладбище, где будут хоронить погибших в бою товарищей.

— И мой там есть один, — сказал Лось, — Володин.

Как удивилась и опечалилась Броня, узнав., что Володин был комсомолец и геройски погиб за наше дело.

— Заходите, — сказал ей Лось с улыбкой, когда она уже стояла в дверях, держась за скобу. В серых глазах было столько просьбы, что Броня решительно сказала:

— Обязательно…

И убежала.

Лось вздохнул, нахмурился и с каким‑то ожесточением придавил в пепельнице папироску. Синий дымок струйкой потянулся вверх, кудрявясь и колыхаясь. Он смотрел на него каким‑то отсутствующим, невидящим взглядом.

XXXIII