Мах-недоучка

— Ну держись, старче. Никто тебя за язык не тянул, сам напросился.

И Мах побежал, ловко уворачиваясь от острых веток, легко перескакивая рытвины и валежины. Дед Пузырь не отставал — летел в паре шагов от рыцаря.

Из приятной задумчивости, навеянной детскими воспоминаниями, Маха вывели жалобные крики, доносящиеся откуда-то справа:

— Лю-уди! На помощь! Эй, кто-нибудь!.. Убива-ают!.. Карау-у-ул! А-а-а!.. Да невкусный я, невкусный! Спаси-ите! Помогите! Заберите меня отсю-уда!.. Ради Создателя!.. А-а-а! Они меня сейчас загрызут! А я жить хочу-у-у!..

Вопли несчастного вынудили благородного рыцаря сперва замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться. К этому моменту они с призраком преодолели добрую половину пути до замка.

Дед Пузырь заворчал:

— Эй, неужто уже запыхался? Ну надо же, а поначалу казался таким здоровым. Вот уж воистину, внешность обманчива.

— Я? Запыхался? — вскинулся было Мах, но тут до него снова донеслись вопли, и он умолк.

— Мах, да что с тобой стряслось? — уже не на шутку встревожился дед Пузырь. — Если не запыхался, чего тогда стоишь на месте? Об отце, что ли, чего-нибудь нехорошее вспомнил? Дом родной вдруг стал не мил? Ну, со мной-то, с личным своим призраком, можешь не скрытничать.

— А сам ты разве не слышишь? — удивился Мах.

— Ничего не слышу, — признался дед Пузырь, недоуменно пожав плечами, и добавил: — А что, собственно говоря, я должен услышать? Ты уставился в лесную чащобу и молчишь. Я внимательно тебя слушаю, но ты ничего толкового не говоришь!

— Да при чем здесь я?! — заорал на призрака Мах.

— Как? А разве я тебя не предупредил? У-у, склероз проклятый! Я же твой личный призрак, а значит, могу слышать только твой голос, твои шаги, шорох твоей одежды… Все другие звуки мира для меня неощутимы. Это затем, чтобы я во время боя не отвлекался от твоих команд… Так ты там услышал что-то интересное?

— Да уж, интересное.

— Немедленно расскажи преданному призраку!

— Слушай, а видишь ты тоже выборочно? Только предметы вокруг меня? — обеспокоенно поинтересовался Мах.

— Нет-нет, — успокоил дед Пузырь, — зрение у меня в полном порядке. Глаза как у орла. Ведь чтобы помочь тебе в бою, я должен четко видеть твоих врагов.

— Отлично. Тогда сейчас сам все и увидишь.

И Мах, не обращая внимания на бурные протесты призрака, сошел с тропинки и решительно зашагал в ту сторону, откуда доносились вопли.

Крик привел Маха к небольшой лесной полянке, где на основательно затоптанной траве разыгрывался кровавый спектакль: четверо гномов с огромными топорами в руках из последних сил отбивались от дюжины мохнатых человекообразных страшилищ. Пятый гном, с ног до головы забрызганный кровью, лежал без признаков жизни под ногами полуживых от усталости товарищей.

Широкими спинами гномы закрывали прикрученного к дереву человека — мужчину лет тридцати с выпученными от ужаса глазами, который и вопил о помощи.

— Мах, послушай старого, мудрого, убеленного сединами, повидавшего виды, испытавшего смерть, побывавшего… — торопливо забормотал в ухо рыцаря дед Пузырь.

— Да тихо ты! — огрызнулся Мах. — Прекрати кудахтать, а то выдашь нас с головами, и тогда — прощай внезапность.

— Внезапность? О Создатель, он спятил! — с искренним ужасом в голосе взмолился дед Пузырь. — Успокойся, даже если я буду орать изо всех сил, меня не услышит никто, кроме тебя. Но неужели ты собираешься ввязаться в эту драку? Согласен, перерезать глотку привязанному к дереву идиоту — дело благое. Вон как он надрывается — я не слышу, и то жалость берет, представляю, каково тебе. Но мохнатые ребята, сдается мне, и без тебя справятся. Смотри, как они наседают на недомерков с топорами! А если ты вмешаешься, они еще обидятся, скажут: явился на готовенькое, обзываться начнут. Мне-то без разницы, все одно ничего не услышу, а ты вот наверняка рассердишься и затеешь разборку, а они вон какие мордовороты здоровые… Нам это надо?

— Дед, помолчи хоть пять минут, — зашипел Мах на словоохотливого призрака. — В конце концов, кто из нас кем командует?

— Оно конечно… ты хозяин. Но я, как старший по возрасту…

— Вот и отлично. — Молодой рыцарь зловеще ухмыльнулся. — Значит, так, слушай мою команду…

Уже более суток у Савокла маковой росинки во рту не было, и за все это время он спал от силы часа два, да и то лишь урывками, забываясь на десяток минут. Но сейчас ему не хотелось ни есть, ни спать. Поговорка «Не до жиру — быть бы живу!» как нельзя лучше подходила к его теперешнему положению. Ему хотелось просто жить.

Наплевав на гордость, Савокл надрывал горло в отчаянном крике. Умом он понимал, что в дремучем лесу помощи ждать неоткуда: если кто-то и услышит его, то наверняка постарается убежать подальше от гиблого места, но не мог ничего с собой поделать. В крике он отводил душу, а если бы молчал, то давно околел бы от страха.