Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

Устроившись на лавочке и без интереса поглядывая на редких прохожих, Стрельников с дамой завели приятный послеобеденный разговор, как натуральные бульварные люди, коих немало сидит на одесских лавочках. Проследив перемещение Стрельникова с его спутницей, Хавкин подошёл поближе и занял позицию метрах в тридцати от генерала. Напарник Бирюков, поглядывая по сторонам, шагал по другой стороне улицы в направлении Лондонской гостиницы. Боковым зрением, не поворачивая головы, Володя Хавкин увидел, как Косогорский, с небольшой сумкой через плечо, двигаясь почти бегом позади тополиного строя, приближается к Стрельникову со спины. Время вдруг убыстрило свой ход, поскакало галопом и, обойдя Косогорского, оставило его позади.

А Косогорский, выйдя из-за деревьев и не приближаясь вплотную к кустам, поднял руку с револьвером и выстрелил, целясь в затылок генерала. Стрельников вздрогнул, но остался сидеть как сидел, а его дама вскрикнула коротко и дико. Володе Хавкину, с его точки, показалось, что Косогорский либо промахнулся, либо его оружие дало осечку. В тот же окаменевший миг он уловил, как московский исполнитель рывком выхватил холщовый свёрток из сумки и, не сходя с места, швырнул бомбу. Володя услышал грохот и увидел чёрный султан дыма и как Косогорский отпрыгнул и побежал к Приморской, где его ждал Степанов, уже выехавший с задворок. Метателя преследовали доброхоты, он обернулся на бегу и крикнул отчаянно: «Я за народ, я за вас!» Это не помогло.

Облако дыма отнесло от лавочки ветерком, и Володя увидел на земле два тела: Стрельникова со свёрнутой на сторону головой и даму с оторванными по колено ногами. Дело было сделано, праздный народ сбивался толпой вокруг почерневшей лавочки. Володя подошёл близко и глядел. Девушка была жива, конвульсии пробегали по телу искалеченной. Хрящи раздробленных колен розовели, мясо выше колен было непристойно задрано с костей до середины бёдер… Мы сделали свою работу, и главное – результат. Вот он валяется, результат со свёрнутой шеей. Мы исправили мир, мир стал лучше на одного человека. А девушка? Ну, девушка не в счёт, девушка в синей шляпке – мусор истории.

Всё было позади, и исправление мира индивидуальным террором – тоже. Индивидуальным и непременно показательным. Вот мы и показали… Отойдя в сторонку, за спину прибывающей толпы, Володя Хавкин спрятал ставшую ненужной бомбу в мусорную урну и пошёл прочь от Лондонской гостиницы. Чувство вины перед влюблённой Асей вдруг на него налетело неведомо откуда; ему захотелось тотчас же рассказать ей о событиях сегодняшнего дня – и избавиться от них навсегда.

Он видел, как Степанов выехал на своей пролётке на улицу и, открыв стрельбу по разгорячённым преследователям Косогорского, погнал ему навстречу. Через минуту или две они оба были остановлены, сбиты на землю уличными любителями погонь и расправ и скручены подоспевшими жандармами.

Вера Фигнер оказалась права: волна арестов накатила сразу после покушения, в тот же день. Брали многих, хватали подряд, как рыбёшку бреднем. Студенты, эти читатели поганой литературы, очутились в первом ряду подозреваемых, и не без причины: Университет был рассадником вольномыслия, оборачивавшегося созданием тайных бунтарских сообществ и кровопролитием. Молодые люди с порчей, принимая пустопорожние мечты за руководство к действию, уходили в подполье и грозили оттуда державной власти. Идя на преступления, бунтари во весь рот распевали непотребные песни. Это было безнравственно, это было заразительно. Это требовало повсеместного преследования и сурового искоренения… Никем не виданная свобода заменяла подпольщикам, у которых молоко ещё не обсохло на губах, вековой порядок, обеспечивающий равновесие земли. И самое неприятное заключалось в том, что, как доносят осведомители, некоторые университетские профессора охотно разделяют заблуждения своих подопечных. Воспитатели молодёжи! Поганой метлой гнать надо таких воспитателей из империи долой!

После убийства Стрельникова и первых арестов Университет гудел, как колокол. Собираясь кучками, студенты вполголоса обсуждали слухи и новости, одна другой горячей. Сочиняли черновик открытого письма в защиту арестованных, предлагали адресатов: министр внутренних дел, шеф жандармов. Царя не называли – никто не верил, что обращение к самодержцу хоть чем-нибудь поможет сидельцам. Подписывать письмо вызывались все подряд, и многие из них и вправду подписали бы.