Махно

В хорошем каменном доме бдит культурный совет народной, сейчас мирно-домашней, махновской армии. Газету для типографии готовит. Паек для школьных учителей расписывает.

И входит Махно (пара телохранителей) в библиотеку — одну из комнат. Портреты Бакунина и Кропоткина, книжные полки и теплая печь. Здоровается, проходит, садится, смотрит.

— Сапоги бы вытерли, — говорит библиотекарша. — Наследили. А это — центр культуры.

А зверел Нестор Иванович быстро с самого малолетства. Войдя же в силу — бил вдруг неожиданно и смертельно, как кобра. Сбил он щелчком снежинку с мерлушковой бекеши и улыбнулся:

— А ты вот и вытри. Сначала пол, а потом сапоги.

И хлопцы уставились на отчаянную дивчину.

— А може, вам и рот утереть, не? Чи той же тряпкой?

Хлопцы фыркнули и осеклись. Махно побелел и расстегнул кобуру:

— Вытирай-ка, милая, я сказал!

— Вон тряпка там — сами вытирайте!

А хороша девка. Смуглая, статная, черноглазая, и губы как вишни.

— Не боишься, что ли, батьки Махно?

— Все знают, вам человека убить — як муху. Что, стрелять будете?

Махно выхватил наган и дважды выстрелил в потолок:

— Вытирай!!

Девушка принесла тряпку и швырнула ему под ноги:

— Вон у вас охраны сколько! Пусть вам все вытирают!

Не выдержав, заржали хлопцы. Плюнул Махно и головой покрутил:

— Н у… дай хоть книжку какую, что ли… …Он зашел в библиотеку назавтра:

— Галя, закрой пока, все равно никого нету. Пойдем проедемся.

Кони несли сани ровной рысью, свежий снежок скрипел под полозом и пах морозным стираным бельем.

— Ты выходи за меня замуж, Галю. И ухаживал бы за тобой, и сватов бы заслал, да видишь, время какое. Сегодня тихо, а завтра кто знает.

День попросила Галя на раздумье и получила два часа.

Не хотел Махно устраивать большую свадьбу, да все набивался и набивался народ в горницу, стоя пил за поздравления и дарил невесте мониста и ткани.

Ударили бубенцы под дугой, вылетел свадебный кортеж в степь, ленты в лошадиных гривах и переливы гармошек в рваном ветре.

— Теперь у батьки — матка! А хороша!

Александровск

Немцы ушли, петлюровские отряды заняли Киев, контролируя западную половину Украины. А юго-восток остался за республикой Махно, не впускали никого.

— Батько, рабочий класс протягивает свободному селянству руку дружбы и просит помощи. — Рабочие делегаты из города держались вежливо и даже зависимо, но притом весомо: цени, сам пролетариат без тебя не может и то признает. — Житья нет от жевто-блакитных, вся самостийность — одни грабежи да казни.

Идейные анархисты из штаба Махно усмехались торжествующе: вот и сбылось! вот и признал городской пролетарий главенство свободного земледельца, и пришел за помощью!

— А мне то на шо? — Махно уже научился подпускать опасной дурковатости: поди знай, в шутку все обернет грозный батько или вдруг вызверится и в расход выведет.

— Город деревне тоже полезен. Инструмент, мануфактура, ремонт оружия, да хоть ремни и посуда. В союзе оно все и налажено, без спекулянтов.

— Патроны. Орудия со снарядами. Единая свободная республика.

— Ну что, товарищи большевики и эсеры? Не получается без анархистов?

…В рассвет базарного дня втекли в город мелкими группами, ввезли пулеметы под зерном и картошкой, забрались за проводниками на чердаки и во дворы. И грохнули в полдень по церковному колоколу! По штабу, складам, казармам, по станции.

— Махно в городе!!

Вышибли самостийных легко на удивление. Подкрепление все вдавливалось в город, и хозяйственные крестьяне начали прочесывать дома. Гражданская война поставила на самообеспечение все воюющие стороны.

— А ну стой! Я же сказал — брать только то, что на себе унести можешь и что самому сгодится. А это что за горжетка?!

— Сейчас верну, батько!

Трах! Своей рукой расстреливал батько за мародерство сверх разрешенного самоснабжения.

— Мы — защитники трудового народа, а не грабители. Еще непонятливые есть?

Все деньги сносились до кучи в штаб — и наутро начиналось снабжение трудового населения: вдове тысячу карбованцев, инвалиду три тысячи, учительнице тысячу, погорельцам с выводком детей — пять тысяч на обзаведение…

— Деньги кончились, батько!

— Он бис им в ребро… Прощувайте остальные, граждане, спробуйте завтра еще зайти.

Тюрьма — настежь:

— Анархическая теория запрещает лишать человека свободы! Виноват — народ будет судить. Тяжкая вина — расстрел. Исправится за малой виной — наказать и отпустить на свободную работу.

Контрразведка

Необычный человек Лева Задов. По одному документу Задов, а по другому Зеньковский. По его словам — из Одессы, а слыхали — с херсонщины. Афишу затертую при себе бережет: там он цирковой артист. А улыбка — лучше в темном переулке такого не повстречать, и здоров, как хороший коваль. Идейный анархист!

Заговорил у крыльца с махновскими культпросветчиками — и первым делом: помнит пару скрытых офицеров в городе, что выдают себя за простых обывателей, а сами, скорей всего, деникинские агенты.

— А пойдемте-ка, Лева, до батьки.

Жмурится батька у теплой печки, как кот, молодая красавица-жена чай наливает.