Махно

За столом налили мясного борща, нарезали хлеба – без счета хлеб, белый, высокий; горилка в стаканах, соленья в мисках.

– За свободу! За вольный трудовой народ.

– Говорят о нас? – польщенно переспросил Махно. – И чего?

– Что вольный край. Что никто никого не принуждает. Что ничьей власти крестьяне не признают. А кто сунется – берутся за винтовки и уничтожают. И что ширится ваша территория с каждым днем.

– О це так. О це добре. – Осклабился Махно: – Наливай!

И явился, вразвалочку и загребая клешами, перед зданием Совета красавец: каштановые локоны до плеч, бескозырка на бровь, маузер в лаковой кобуре по бедру бьет:

– Ну? Кто тут анархисту с Балтики руку пожмет? Есть браты?

– Федька?! Щусь?! Решился?

– В гости звал? Ну – примай. А то шо-то в Питере змеи подколодные душить стали революционных борцов.

Стал комиссар их сводного полка грозить децимацией. Это шо? Это за отступление в бою или другие грехи – расстреливают каждого десятого. Приказ наркомвоенмора Троцкого. Но с морячками он промашечку дал. Застрелил Федька комиссара, и охрану его на всякий случай, само собой, в штаб Духонина направили. А братва подалась кто до Черного моря, кто по домам, кто куда.

– Уж если бывший председатель всего Центробалта, один из главных людей рабочей революции Пашка Дыбенко от расстрела где-то тут недалече скрывается – не то под Одессой, не то под Самарой, – не, братишечки, нам с большевистскими кусучими клопами не по пути.

…И катится в зенит безумное лето восемнадцатого года, года безбрежных надежд и крушения миров: нет больше старого мира. И коротка душная новоросская ночь, и колеблется дорогой керосиновый огонек под сквознячком, отгибающим занавески на окнах.

– Сожрут они большевичков, как Бог свят. Злые большевички, жадные и глупые. И опоры им нет больше ни в ком. И что тогда?

– Верно. И нас жрать станут. С любой стороны власть – дышать не даст.

– Ну что, Нестор Иванович? А не вступить ли нам с ними во временный военный союз?

– Ста-анет, станет он с вами разговаривать. И знаешь почему? Потому что больше никто с ним сегодня разговаривать не хочет. То есть, позиция у вас для переговоров самая что ни на есть выгодная и своевременная.

– А кроме того – они и на мир с нами, тоже должны быть согласные. Абы против них не шли, да еще и хлебушка иногда давали.

…И теребили опасно телеграфиста, пока он не достучался своим ключом до харьковского комиссара. И пригнали Махно большевистский мандат, и известили Кремль о намечающемся решении украинского вопроса и визите нового союзника.

Вот так Нестор очутился в поезде. И пара хлопцев для охраны.

Москва. Кремль

«Председатель Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов Республики хлеборобов Новороссии».

Ну что ж. Ничего особенного. На территории бывшей еще год назад Российской Империи – сегодня за тридцать новых государств. Мировой пожар, развал тюрьмы народов. А велика ли Республика-то? А и ничего – от Харькова до Екатеринослава, от Александровки до Луганска, так примерно. Това'гищи, да это же чуть не четверть Украины, это же как… половина Прибалтики! Да сегодня у нас самих ненамного больше в прямом управлении – от Питера до Тулы да от Смоленска до Ярославля…

– Еще бы не п'гинять! Обязательно п'гинять, батенька!

Ох был непрост Махно. Ох был смекалист. Многое успел передумать за тюрьму и каторгу. И умел слушать тех, кто старше и образованней – мотал на ус.

Несколько дней в Москве жил он по залегшим на дно анархистам, Волин и Аршинов дали адреса и устные инструкции. Расспрашивал. Ходил в большевистские клубы, слушал доклады и дискуссии – уяснял текущий политический момент, уточняя линию будущего разговора.

Он провел в Кремле два дня. В первый – был принят в ЦК и имел долгую беседу с Бухариным. «Коля-балаболка» при гарантиях собственной безопасности был ужасным сторонником террора.

– Правильно и неограниченно применяемые репрессии против врагов революции, товарищ Махно, – это чудодейственное оружие, способное приносить победу даже маленькой, но сплоченной группе в борьбе против полчищ врагов, разлагаемых собственной мягкотелостью!

– Вы когда-нибудь озверевших мужиков видели, товарищ Бухарин?

– Вот пусть это и будет последним, что суждено увидеть в жизни нашим непримиримым врагам!

– Немец – хороший солдат. А мадьяр – он и сам часто зверь. Классовый враг помещик от нас пощады не имеет. А вообще сила сегодня не на нашей стороне. Если зверями себя поставить – резню они устроят селянству, товарищ Бухарин. («А вот это то, о чем Волин предупреждал. Мы с самостийниками порежем друг друга, а потом большевики придут на пепелище и установят свою диктатуру».)

– А если силенок вам подбросить? Военному делу подучить?

– Мы думаем, именно такой союз мог бы принести пользу и нам, и вам.

– Да вы с чего же себя от нас отделяете?

– Да я здесь вот именно, чтоб говорить об объединении.

Назавтра перед Махно распахнулась дверь с другой табличкой: «Председатель Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов товарищ Яков Михайлович Свердлов».