Махно

– Конницы у них мало совсем осталось, – сказал командующий махновской конницей Семен Каретников. – Казаки кто побиты, кто у красных, кто сбег. Хотят, чтоб мы им конницей помогали.

– Тылы мы будем контролировать, – сказал начальник контрразведки Левка Задов. – Народ весь наш, в народе белякам веры нет. Так что тыл всегда поддержит нас. Наша сила над ними в этом союзе.

– О! – поднял палец Махно и выпил.

– Нестор, – сказал дядя Волин. – Нестор Иваныч. Белые – те же государственники. Вот возьмут Москву и Питер. Проведут, положим, Учредилку даже. И будет обычное буржуазное государство. Буржуазный суд. Конституция. Право торговли и собственности. А значит – будут капиталисты. И угнетение человека человеком. И все по новой. Мы об этом много раз говорили…

– Да мы их потом всех в могилевскую губернию определим! – хищно осклабился Щусь. – Пускай сперва нам трошки пособят большевиков ликвидировать!

– Мы всю дорогу белых и помещиков ликвидировали как класс, – вслух скорбел Махно. – А теперь станем их союзниками. Народ что скажет? Что мы продались. Народ – за белых? Нет, против. Народ за нас – потому что мы обороняем его и против красных, и против белых. Армия наша – какая? Народная, анархическая, против любой власти, за селян. А если мы за белых? То вера нам будет не та. И армия – ослабнет очень сильно. Разойдутся хлопцы по хатам – а обратно не дозовешься…

– А – жаль! – с силой сказал Аршинов-Марин. – Вся Украина была бы наша! А Москва с Петроградом пускай им достанется… Эх!

…Наутро «посол» посмотрел в глаза Махно и слегка побледнел.

– Предложение ваше мы отвергаем, – подтвердил Махно. – Так что уж простите, ваше благородие, но придется вас расстрелять. Так народ решил. А решение народа у нас выше всего.

– Что ж, – пожал плечами офицер, – надеюсь, что как посол я имею право на особое отношение. Папиросы приличной ни у кого не найдется? Уж больно у меня махра дрянная… для конспирации.

Он выпил предложенную чарку, уселся без приглашения и закинул ногу на ногу:

– Помянете мои слова, господин Махно, вы совершаете сейчас роковую ошибку. И воздастся вам мерой за меру. Что вы, как умный человек, и сами прекрасно понимаете. Ну – пойдемте, куда там у вас?

– Да не получается иначе, – с досадой сказал ему вслед Махно.

– А может, не умеете? – улыбнулся от двери офицер.

Музыка революции

В грохоте и звоне миров рушилась и возрождалась величайшая Империя, шестая часть всей земной суши, и потоки крови, кипящей от страсти, смывали любые ограничения и пределы. Ликующим заревом отсвечивала в душе Мировая Революция, кто был ничем – становился всем, высшими лицами государства – в одночасье. Страдание и боль имело великий высший смысл: новый мир для всех хороших людей.

Ах, куда же ты, Ванёк, ах куда ты, Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты…

Тысячу лет будут вспоминать теперь русские всё меньших стран свою великую легенду – Великую Гражданскую Войну, не знавшую равных в мировой истории. Не было никогда на пространствах столь огромных такой пестроты противоречивых трагедий и безумных надежд. Царство Божие на земле – вот оно, рядом, на расстоянии штыка, с завтрашним рассветом, не поздней будущей весны. Мудрые умы и светлые души всех стран учёно предсказали это: Томас Мор и Сен-Симон, Маркс и Нечаев, Прудон и Бакунин, Жорес и Плеханов, Кропоткин и Ленин.

Сгнила старая формация, отгуляла зажиревшая буржуазия всех стран, и общий кризис капиталистической системы разразился Великой Войной – ради наживы капиталистов. Наша эпоха – новая: телеграф, телефон, радио, аэропланы и поезда связали земшар, как апельсин для рождественской елки. Пролетарии всех стран – объединяйтесь! И Интернационал грозит всем угнетателям!

Весь мир насилья мы разрушим
до основанья, а затем
мы свой, мы новый мир построим:
кто был ничем – тот станет всем!

Лишь мы, работники великой

всемирной армии труда
владеть землей имеем право,
а паразиты – никогда!

Музыканты так же хотели есть, как рядовые бойцы, их так же грызли вши и валила горячка, и помятые медные трубы переходили от сгинувших к новым владельцам, и меняли фунт житного за новые обмотки с убитого, и могли отдать револьвер за шмат сала. Великое горе сливалось с великой надеждой, и нелюдская жестокость соседствовала с той нежностью заскорузлых сердец, когда с матерком и кривой усмешкой отдают свою жизнь ради твоей.

Но мертвые, прежде чем упасть,
делают шаг вперед.
Не винтовке, не пуле сегодня власть,
и не нам умирать черед.

И пройдет полвека, и четверо ребят затянут на четыре голоса квадратом с негромкой печалью стихи, известные тогда всем со школьных хрестоматий: