Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине

Рыночность общинного хозяйства способствовала развитию в районе сельскохозяйственного машиностроения и других форм связанной с селом промышленности. В Екатеринославской и Таврической губерниях производили 24,4% сельскохозяйственных машин страны (в Москве — только 10%) ^{8}. Значительная часть екатеринославской промышленности была рассеяна по губернии — небольшие городки и крупные села представляли собой настоящие агропромышленные комплексы. В будущей столице махновского движения Гуляйполе действовал чугунолитейный завод и две паровые мельницы, а в Гуляйпольской волости — 12 черепичных и кирпичных заводов ^{9}. Это приводило не только к высокой товарности хозяйства, но и к тесной связи крестьян с рабочим классом, который был рассеян в сельской местности. Многие крестьяне отходили на заработки и в соседние крупные промышленные центры. В то же время в случае кризиса промышленности они могли вернуться на село. Сама деревня в этом случае была в большей степени защищена от нехватки промышленной продукции, так как часть ее производилась здесь же, под боком. Большие города представляли в этих условиях для крестьян чуждый и не столь уж необходимый мир. Но и национализм, подпитанный экономической замкнутостью крестьянских хозяйств севера Украины, не имел социальной почвы в Приазовье.

Будущий махновский район был многоэтничным. Здесь не только пролегла линия взаимной диффузии русских и украинцев. Сам хозяйственный уклад не способствовал этнической ограниченности, процесс индустриализации и открытости рынков требовал активного общения на «языке межнационального общения» — русском.

Такая ситуация возникла в результате многих причин, которые можно свести к особенностям нациогенеза в период незавершенной индустриальной модернизации. Национальная самоидентификация украинцев более интенсивно проходила в правобережном «очаге», по отношению к которому левобережье было периферией. В то же время украинский «очаг» был периферией по отношению к Донецкому очагу индустриальной модернизации, который действовал как плавильный котел, втягивающий как украинцев, так и русских. Между этими двумя очагами левобережье, особенно южная его часть, со своей социально-экономической спецификой, отличалась высокой степенью интернационализма

В уезде очень сложно выделить зоны компактного проживания украинцев (малороссов) и русских (великороссов), которые, к тому же, перемешаны с немецкими хуторами, еврейскими слободками и поселениями иных национальных меньшинств.

Статистика фиксировала как малороссийские следующие волости: Басанская, Б. Михайловская, Белоцерковская (с сильным еврейским компонентом), Григорьевская (Кривой Рог, правда, с значительной долей русских), Жеребецкая, Гуляйпольская (где было также множество немцев и евреев), Ивановская, Камышевахская, Конскораздорская, Мало-Михайловская, Пологская, Покровская, Преображенская, Туркеновская, Успеновская, Цареконстантиновская — всего 16.

Русскими считались волости: Андреевская, Белогорьевская, Вознесенская, Воскресенская, Гавршювская, Григорьевская, Заливянская, Михайловская, Натальевская, Ново-николаевская, Петровская — всего 11. Четыре из них имели сильный немецкий компонент — Григорьевская, Заливянская, Натальевская, Ново-николаевская ^{10}.

Южнее к уезду примыкала обширная зона немецких хуторов от Большого Токмака до железной дороги Александровск — Чонгар.

Такая межнациональная смесь может вести к двум сценариям: либо «бомба» межнациональной резни, либо синтез, не желание отграничиваться национальными перегородками. Выбор между этими сценариями во многом зависит от социальных обстоятельств. Если немецкие хутора с их небольшим населением и обширными владениями вызывали ненависть окружающих крестьян, прежде всего украинских, то русско-украинской вражды на юге левобережья практически не было, да и антисемитизм был незначителен по сравнению с правобережьем. Украина для местных украинцев была скорее регионом с неясными границами, чем «своей страной».

В таких условиях и зарождалось одно из крупнейших в нашей истории крестьянских движений. На этот раз оно было тесно переплетено с движением рабочих и имело даже рабочих лидеров, среди которых был и сам Нестор Иванович Махно, в юности работавший на чугунолитейном заводе.

2. … и семя

Нестор Иванович Махно думал, что он родился 27 октября 1889 года. Такова уж была его судьба, что даже дата рождения связана с мистификациями. Метрическая книга говорит, что 26 октября 1888 года в семье Ивана Родионовича Михно и его законной жены Евдокии Матвеевны, родился сын Нестор. На следующий день он был крещен [1]. Родители исказили год рождения сына, чтобы подольше не отдавать его в армию. Впрочем, в царскую армию молодой Нестор так и не попадет, а родительская выдумка спасет ему жизнь, когда по малолетству смертная казнь для него будет заменена каторгой. Так уже родители Нестора стали воздействовать на ход истории страны.