Махно и его время

Свои решения по поводу Украины Троцкий принимал не в одиночку. Прежде чем подтвердить свою позицию на заседании 30 декабря, Троцкий проконсультировался с Совнаркомом — признавать ли Раду официальной властью на Украине?[117] После этого Троцкий подтвердил право представителей УНР участвовать в переговорах. В дальнейшем этот его шаг не вызвал протестов Совнаркома и Ленина лично. Ленин понимал мотивы Троцкого, и в это время Петроград вёл борьбу за изменение курса УНР. Это укладывалось в формулу, принятую Совнаркомом 30 декабря по предложению Ленина: «Национальные же требования украинцев, самостоятельность их народной республики, её права требовать федеративных отношений, признаются Советом Народных Комиссаров полностью и никаких споров не вызывают»[118].

Кто же был правомочен представлять население Украины? На выборах в Учредительное собрание партии Центральной Рады, в большинстве своём социалистические, получили значительное большинство голосов. Наибольшее количество голосов — 45%, получили украинские эсеры. Ещё 25% получили российские эсеры. Но украинские партии получили поддержку прежде всего села. Избиратели, которые жили в крупных городах и на левом берегу Днепра (около четверти граждан) поддержали общероссийские и пророссийские списки — прежде всего большевиков и правых. Центральная рада претендовала на обширные районы вплоть до Донбасса и Курска, где её власть никогда не признавали. Претендуя на восточные территории, Центральная рада «получала» и население левобережья, ещё более равнодушное к национальной идее, чем жители Правобережья.

В условиях обострявшегося конфликта представители Центральной рады всё равно решили сепаратно договориться с державами Четверного союза. Их дипломаты, несмотря на свои предыдущие заявления, были к этому вполне готовы. Уже 21 декабря (3 января) Чернин писал, что если русские не возобновят переговоры, «мы снесёмся с украинцами»[119]. Поняв значение украинского фактора в переговорах, австро-германская сторона стала провоцировать Украину на провозглашение независимости, чтобы иметь возможность заключить с ней сепаратный мир. Формулировалось это как требование к Украине определиться со своим статусом. При этом статус независимого государства должен был найти международное признание как раз в договоре с Четверным союзом[120]. Юридический круг замыкался — немцы толкали Украину к независимости от России, чтобы установить над ней протекторат.

В день Учредительного собрания, 5 (18) января 1918 г. генерал Гофман предъявил советской делегации карту, на которой была начерчена линия немецкой сферы влияния, почти совпадающая с линией фронта. К западу от неё Германия сама позаботится о «самоопределении» Польши, Литвы и Курляндии.

Кратковременная революционная волна в Европе в январе сыграла с большевиками злую шутку, породив в них новые надежды на затягивание переговоров. «Любая новость, даже самая незначительная, о тех или иных признаках революционного возмущения за рубежом восторженно подхватывалась большевистской прессой в Петрограде…»[121] Новости из дома оказали влияние и на позицию дипломатов Четверного союза. О. Чернин признавал: «катастрофа, вызванная недостатком снабжения, стоит прямо у двери»[122].

Но решающее слово по-прежнему принадлежало немецким генералам, а они не намерены были упускать «плоды победы». Позиция германской военной элиты была авантюристична, так как затягивание мира перед лицом острого продовольственного кризиса, да ещё и когда русские предлагали честный мир, было чревато революцией. Но генералы были готовы рисковать, и не только из-за Прибалтики. Ставкой в игре стало украинское продовольствие.

Переговоры представителей Центральной рады и Четверного союза стали спасением для тех и других. Немцам нужно было как можно скорее завершить переговоры в Бресте и получить доступ к продовольственным ресурсам, а Рада стремилась отгородиться от большевиков (в том числе украинских) немецкими штыками.

Украинцы произвели хорошее впечатление на партнёров в Бресте: «Они значительно менее революционно настроены, они гораздо более интересуются своей родиной и гораздо меньше — социализмом»[123], — писал О. Чернин. Однако сближение с украинцами немцы проводили не ради их патриотизма, а ради продовольствия и обнаружившейся глубокой бреши в российском дипломатическом фронте.