Махно и махновское движение

В мемуарах лидера движения сплелись воедино и более поздние размышления, и свежие записи, которые Махно, видимо, вел по ходу событий, самокритичность и самооправдание. Это объясняет некоторые противоречия в тексте и помогает выделить в мемуарах представления Махно, относящиеся именно к 1917–1918 гг.

Воспоминания Чубенко и Белаша писались под контролем ОГПУ и, судя по редакторской правке, готовились к публикации. Публикация не состоялась, но, видимо, по разным причинам. Если Чубенко всячески демонстрировал готовность сообщить сведения, компрометирующие «махновщину», но делал это не очень убедительно из–за низкого уровня грамотности, то Белаш создал настоящий трактат, подробно описывающий военные действия, которыми руководил. В работе Белаша проводится ясная линия, с помощью которой бывший начальник штаба армии, вероятно, хотел обмануть цензоров: резко критикуя Махно, Белаш всячески оправдывает само движение (и себя в нем заодно). Та часть воспоминаний Белаша, которая касается военной стороны дела, подтверждается военными архивами. За исключением фрагментов, в которых легко читается «внутренний», а может быть и «внешний» цензор, мемуары Белаша можно признать достаточно объективными.

Интересный документ — протокол допроса В. Волина. 45 Конечно, сидя в тюрьме ЧК, идеолог движения не мог быть объективен и откровенен, но помимо желания избежать расстрела, Волиным двигало и стремление по свежим следам доказать большевикам правильность махновской политики. Цитируя этот документ, приводим те свидетельства, которые не противоречат другим и не могут быть вызваны желанием спасти себя.

Важным источником, характеризующим состояние движения в 1920 г., является «Дневник жены Махно», фрагменты которого были опубликованы в 1921 г., а полный текст — в 1990 г. 46 Подлинность этого дневника оспаривалась. Дело в том, что при публикации фрагментов дневник был приписан Федоре Гаенко, подруге его настоящей жены Галины Кузьменко. 47 Опубликованные фрагменты дневника, очевидно, компрометировали движение и его лидера, при том, что Г. Кузьменко находилась рядом с ним и поддерживала его борьбу с коммунистами.

Эти обстоятельства привели исследователя махновского движения В. Н. Литвинова к выводу о том, что автором дневника является или кто–то из ЧК, или попавшая в плен Федора Гаенко, почерк которой мог считаться доказательством подлинности документа только в том случае, если бы подтвердилось, что именно она была женой Махно в то время. 48 Сам Махно тоже категорически отрицал подлинность дневника (видимо, основываясь на утверждении жены). 49

Публикация полного текста дневника в 1990 г. 50 позволяет вернуться к проблеме его подлинности. Теперь уже нельзя сказать, что «едва ли не две трети его отведены описанию «пьянства» Махно», как считал В. Литвинов. Весь «компромат», связанный с пьянством, сосредоточен в записях 6–7 и 12–13 марта. Остальные записи посвящены боевым действиям, переездам, переживаниям молодой женщины, что явно исключает предположение об авторстве кого–нибудь из чекистов. Автор текста, несомненно поддерживает цели движения: «Сильно замерзли и устали наши хлопцы, пока завершили это дело, однако наградою за этот труд и муки у каждого повстанца было сознание того, что и маленькая группа людей, слабых физически, но сильных духом, вдохновленных одной великой идеей, может делать большие дела». 51 В таком духе выдержан почти весь текст и это служит ответом на сомнение Литвинова в том, что записи эти можно было «делать открыто, в условиях походной жизни, когда все протекало на виду у Махно. «». 52. Найти критический фрагмент в тетрадке при беглом чтении было трудно, тем более, что Махно плохо владел украинским. Но это не объясняет «ошибки» большевиков в отношении имени жены Махно и ряда других обстоятельств (например, упоминания о том, что муж приставал к автору, то есть к собственной жене). С другой стороны, Галина Кузьменко подтверждала, что вела дневник, хотя и не помнила, чтобы заносила туда сведения о моральной деградации батьки. 53

Возможны три версии, объясняющие происхождение дневника.