Макиавелли

Депеши, отправленные Веттори во Флоренцию с января по июнь 1508 года, свидетельствуют о немалом вкладе Макиавелли. Франческо всегда подписывал письма сам, как того требовали формальности, но зачастую Никколо вписывал в них кое-что и от себя. И иногда, как явствует из писем, мнения их расходились. Даже после того, как венецианцы наголову разбили Максимилиана, Макиавелли продолжал говорить о могуществе империи, тогда как Веттори в той же депеше выражал сомнения в истинной силе Германии. Тем не менее их разногласия никогда не выходили за рамки корректной дискуссии. «Мы с Никколо обсуждали эти вопросы», — напишет Франческо в одном из писем Десятке, а позднее заметит: «Если бы Никколо уехал, я увидел бы меньше, чем смог увидеть». Франческо Веттори, несомненно, признавал таланты и способности Макиавелли. Однако Веттори отличало более приземленное, чем у Никколо, отношение к жизни и явное предпочтение практики теории. Позднее эти различия будут постоянно давать о себе знать во многих эпистолярных поединках между Франческо и Никколо, как дружеских, так и творческих.

При дворе императора послы столкнулись с упорным сопротивлением. Все знали, что Максимилиан недолюбливал Содерини за его подход к международной политике, и предыдущим летом император написал Аламанно Сальвиати с просьбой воспользоваться своим влиянием во Флоренции и вывести город из сферы влияния Людовика XII. По-видимому, Максимилиан считал бессмысленным обращаться с подобной просьбой к гонфалоньеру, ибо верность Содерини союзу с французами была общеизвестна. Более того, флорентийский советник императора Пигелло Портинари оказался ярым противником Содерини, и, учитывая связь Никколо с гонфалоньером, его присутствие при дворе значительно осложняло дело. Когда Веттори представил Макиавелли императору, тот подозвал Портинари и шепотом спросил, «кем был этот новоприбывший секретарь».

Именно Пигелло мог распускать во Флоренции злонамеренные слухи об истинных целях миссии Никколо, определенную роль сыграло и происхождение Макиавелли, чего многие и опасались. «Через несколько дней свита двинется в Трент, и я бы отправил вслед Никколо, — напишет Веттори 14 февраля 1508 года, — но они [Максимилиан и его советники] затаили бы обиду, а противостоять им мы не в силах. Быть может, нам не следует оставаться в Германии, но пока что надлежит подчиняться обычаям этой страны». В иерархически выстроенной империи Веттори не имел права делегировать свои официальные полномочия кому бы то ни было, тем более человеку, которого при всех талантах могли счесть парвеню. [51]

Предложенные первоначально 30 тысяч дукатов советники императора отвергли, и флорентийские послы подняли сумму до 40 тысяч, надеясь тем самым снискать благосклонность императора. Но и это предложение в обмен на «сохранность и безопасность Флоренции, учитывая средства города, равно как и прочие условия», Максимилиан счел слишком скудным и потребовал немедленной выплаты ему 25 тысяч дукатов. Веттори обратился к монарху с протестом и заявил, что, даже если республика и соберет такую сумму, «оплата будет гарантированной, а помощь — нет» и в случае победы венецианцев деньги пропадут, а если победит Максимилиан, его запросы возрастут до 60 тысяч дукатов. Еще жестче финансовые аппетиты императора прокомментировал Макиавелли: «Если бы на всех деревьях Италии росли деньги, их бы все равно не хватило».

Веттори не имел права ничего обещать без одобрения правительства, и в любом случае на принятие им решения и передачи его послам потребовалась бы не одна неделя. Тем временем Макиавелли и Веттори следовали за королевским кортежем через Тироль. Дни и недели сменяли друг друга, и послы встречали новых и новых солдат, шедших на юг. Между тем просочились вести о победе венецианцев, и республика стала тянуть время, а Макиавелли слег в постель с тяжелым недугом — дали о себе знать почечные камни, — что сильно обеспокоило Веттори. Когда Никколо пожелал вернуться во Флоренцию, Франческо не имел ни власти, ни желания его остановить. В начале июня венецианцы без труда договорились с представителями императора заключить перемирие на три года, согласно которому Венеция возвращала небольшие районы на севере Фриули, итальянские земли в Тироле и стратегически важный порт Триест. Вскоре Макиавелли отправился домой и, презрев хворь, вернулся в рекордно короткий срок — 16 июня 1508 года.