Макиавелли за 90 минут

Содерини был вынужден бежать, а Джулиано Медичи с триумфом вошел в город.

Это был конец Макиавелли. Он был лишен своего положения (за поддержку Содерини), гражданства (публично опозорен), оштрафован на две тысячи золотых флоринов (фактически разорен), выслан в свое поместье в семи милях к югу от Флоренции. Ему было всего лишь 43 года, когда его жизнь оказалась полностью разрушенной.

Но худшее было еще впереди. Четыре месяца спустя в феврале 1513 года раскрыли заговор, имевший целью убийство Джулиано де Медичи.

У одного из заговорщиков нашли список двадцати влиятельных горожан, которые должны были получить продвижение в случае успешного осуществления плана. В списке была фамилия Макиавелли.

На его арест уже выписали ордер.

Узнав об этом, Макиавелли сразу же сдается властям, чтобы заявить о своей невиновности.

Его бросили в Баргелло, печально известную в городе тюрьму. Сидя в своем подвале, он слышал молитвы священников и крики заговорщиков, отправляемых на смертную казнь. Макиавелли дрожал от страха в темноте, обливался холодным потом, он был полностью уверен, что будет следующим.

Но прежде его подвергли пытке на дыбе.

Запястья жертвы связываются за его спиной и привязываются к веревке, продетой через специальный барабан. Жертву поднимают вверх за связанные за спиной запястья. Потом веревку развязывают, и жертва падает со всей силой вниз. Результат: адская боль, часто вывернутые руки.

Макиавелли подвергли этой пытке четыре раза — обычное наказание, часть приговора, наложенного соответствующими властями. Находящийся в преклонном возрасте и не обладавший крепким телосложением, Макиавелли тем не менее выдержал пытки и впоследствии с гордостью говорил:

«Я достойно вынес пытку и уважаю себя за это».

Однако пережитое, несомненно, повлияло на образ мышления Макиавелли. В его политической теории будет уделено значительное место теме пыток. Правитель должен «вызывать чувство страха, так как в его власти наложить наказание на кого-либо другого». Боль и страх перед пыткой — вот что кроется за разговорами о нравственности, законами и даже договорами. Макиавелли знал, о чем он говорил, ему был знаком этот страх.

Это был верх того, что ему пришлось испытать.

Макиавелли провел в Баргелло два месяца, затем был выпущен и сослан в свое загородное поместье.

Там он жил в обветшалом фермерском домике, среди красоты тосканских холмов выращивал оливки и виноград, занимался скотоводством.

Вечера он проводил в местном трактире, пил вино, общался с мясником и мельником, играл в карты.

Однако все это было ему не по душе. Он мечтал о своем возвращении к светской жизни, к советам и дворам, миру власти и интриг. Раньше он был влиятельным человеком, теперь стал никем.

Каким образом он мог снискать расположение Медичи? Как мог доказать, что все, что делал, он делал в интересах Флоренции, а не для какой-либо политической группы и не для того, чтобы подставить под удар Медичи? Он был патриотом, не преследовал своих корыстных целей. Макиавелли писал верноподданнические письма, пытался льстить в стихах, давал ненавязчивые советы по злободневным вопросам. Но его не удостаивали даже внимания; в глубине души Макиавелли этого и ждал, однако легче от того не становилось.

И все же у Макиавелли был в запасе козырь.

Он был светским человеком, человеком дела — стоял во главе дипломатических делегаций, побывавших в Италии, Франции, Германии, его принимали папа, короли и императоры. От его умений в свое время зависела судьба Флоренции. Он знал все политические тонкости. И вот пришло время изложить все это на бумаге. Пришло время раскрыть закономерности, которые скрываются за повседневными политическими реальностями.

Он сформулирует законы этой науки, продемонстрировав их всем. И как только эта книга попадет в нужные руки, ее обладатель оценит по достоинству автора и пригласит его к себе на службу.

Каждый вечер Макиавелли возвращался из трактира в кромешной тьме под скрип своих поношенных кожаных башмаков. Над темным силуэтом дома он видел звезды, пронзающие своим сиянием темноту. «Вот приду домой, сразу пройду в свой кабинет. Одежду — эти грязные тряпки — брошу у порога. Надену то, что носил, будучи при дворе. И вроде бы опять я там, в мире прошлого, и принимают меня так, как раньше — с распростертыми объятиями, и к столу, ломящемуся от яств, приглашают… Я рожден для этой жизни, все это мое. Что мне стесняться задавать вопросы, требовать объяснений? Голоса из прошлого будут вежливо отвечать мне. Я не буду чувствовать усталости, забуду обо всем, что меня угнетает.

И о бедности забуду, и о грядущей смерти.

Целиком уйду в работу…»