Макиавелли

Реальный мир напомнил о себе теоретику, когда войска империи на севере Италии ожидали срока истечения перемирия между Климентом VII и Карлом V. Понтифик подумывал продлить соглашение даже ценой 200 тысяч дукатов, именно такую сумму потребовал вице-король Неаполя Шарль де Ааннуа. Узнав о победе папской армии при Фрозиноне над испанским экспедиционным корпусом, Климент, в очередной раз проявив непоследовательность, объявил, что он не станет выполнять столь жесткие условия. И все же переговоры о продлении перемирия продолжались, Ааннуа стремился вытянуть из понтифика как можно больше денег и, вероятно, усыпить его бдительность, внушив ему ложное ощущение уверенности, тогда как папа полагал, что время и непогода на его стороне. Многие очевидцы утверждали, что имперские силы уже не могли противостоять ненастью, недоеданию и хворям.

В начале февраля 1527 года немцы все еще находились близ Фиоренцуола-д’Арда, южнее Пьяченцы, а лагерь испанцев располагался к западу от них; на севере была развернута многонациональная армия численностью около 8 тысяч солдат, состоявшая в основном из итальянцев, многие из которых всего несколько месяцев назад служили под знаменами папы. Ненастье не позволяло им двигаться дальше, но тяготы пути вместе с хроническими невыплатами жалованья и нехваткой провианта создали взрывоопасную ситуацию. Вопреки обязательствам по перемирию солдаты безудержно грабили села. Герцог Урбино подобрался к имперскому войску на расстояние выстрела, но, проявив свойственное ему благоразумие, воздержался от каких-либо шагов. У него были все основания быть осторожным, поскольку герцог Феррары перешел на сторону Карла V, а маркизу Мантуи нельзя было доверять.

Действуя стратегически верно и перекрыв путь, соединявший Северную Италию с Южной, имперские войска могли нанести удар в любом направлении, которое сочли бы необходимым, однако большинство полагало, что в конце концов они двинутся либо на Флоренцию, либо на Рим.

3 февраля весьма озабоченная создавшимся положением Комиссия Восьми направила Макиавелли в Парму, чтобы убедить союзных военачальников выставить свои войска и тем самым воспрепятствовать продвижению сил империи. Никколо прибыл в Пьяченцу 7 февраля «в связи с действиями неприятеля» и без промедления проконсультировался с Гвиччардини и герцогом Урбино. Последний согласился с тем, что наступление имперской армии следует остановить, но в свойственной ему манере первый шаг делать не стал. Принимая во внимание неуступчивость делла Ровере, Макиавелли всю следующую неделю лишь информировал правительство об обстановке, сообщая о расположении врага, предполагая, в каком направлении тот может двинуться. И все-таки Никколо не скрывал умеренного оптимизма, по крайней мере вначале, относительно возможного развития событий, приняв во внимание лишения, которые терпели войска империи:

«Что они предпримут, одному Богу ведомо, поскольку есть вероятность, что они и сами этого не знают. Если бы знали, то уже перешли бы к действию, объединив свои силы. Но некоторые полагают, wzo в таком положении им долго не продержаться, если только наша собственная нерасторопность не сыграет им на руку. И все присутствующие здесь знатоки военного дела полагают, что мы одолеем их, если только не отступим из-за нехватки денег или доброго совета. Но доступные нам силы таковы, что мы могли бы восполнить эти недостатки: во-первых, составив достойный план, и, во-вторых, Его Святейшество должен быть в этом заинтересован».

Но слишком уж много существовало непредсказуемых сценариев, но в конечном итоге все упиралось в заинтересованность понтифика. По правде говоря, Макиавелли было известно не больше, чем другим, даже если он и пытался подыскать разумный выход из столь абсурдного положения.

Дела имперских войск шли из рук вон плохо. К концу февраля они все же объединили силы и двинулись на юг, миновав Парму, а затем снег с дождем остановили их у Сан-Джованни-ин-Персичето, в четырнадцати милях к юго-западу от Болоньи. Изголодавшиеся, промокшие до нитки и продрогшие до костей солдаты, оставшись без единого гроша, 16 марта взбунтовались, требуя оплаты. У Фрундсберга случился удар, когда он пытался успокоить своих ландскнехтов, а казармы Бурбона были разграблены мятежными солдатами. А когда гонец от Ааннуа явился с вестью о том, что папа вновь готов заключить перемирие на этот раз в обмен на 60 тысяч дукатов, их положение только ухудшилось.