Макинтош - Избранные работы

Таково свидетельство Духа, данное этому преданному человеку. Пока Давид отсутствовал, Мемфивосфей скорбел, и это именно то, что должен делать святой сейчас, во время отсутствия его Владыки. Братство с отсутствующим Господом приносит в человеческую сущность христиан чувство полнейшего отделения. Суть вовсе не в том, что можно делать христианину, а чего — нельзя. Нет; сердце, исполненное любви, само подскажет верный путь тому, кто ждёт возвращения царя. Какой поистине Божественный побудительный мотив к действию предоставляет нам отсутствие Иисуса! "Если вы воскресли со Христом, то ищите горнего". Спросите духовного человека, почему он воздерживается от того, что может дать ему наслаждение? Он ответит вам: потому что Иисус отсутствует. Это высочайший побудительный мотив. Нам не нужны холодные и пустые принципы формализма, чтобы определять свои пути, но нам нужна более горячая любовь к Иисусу Христу и более сильное желание Его скорейшего возвращения. Как и Мемфивосфей, мы испытали милость Бога — бесценную милость! Нас вызволили из глубины падения и усадили среди царей Его народа. Не должны ли мы любить за это нашего Владыку? Не должны ли мы управлять своими поступками, постоянно сверяясь с Ним? Если так, то мы будем похожи на Мемфивосфея в большей степени. Но все мы слишком преданы служению нашей гнусной природе; слишком поспешно бросаемся, забывая всякую меру, во все наслаждения жизни: наслаждаемся её богатствами, её почестями, её удобствами, её изысканностью и её утончённостью — не расплачиваясь при этом правом называться христианами и пользоваться своими привилегиями. Суетный, отвратительный эгоизм! Эгоизм, который заставит нас краснеть в день явления Христа.

Если бы то, что рассказывал Сива о Мемфивосфее, было правдой, то как он на вопрос Давида: "Почему ты, Мемфивосфей, не пошёл за мною?" — смог бы ответить: "Господин мой царь! слуга мой обманул меня; ибо я, раб твой, говорил: "оседлаю себе осла и сяду на нем и поеду с царём", так как раб твой хром. А он оклеветал раба твоего пред господином моим царём… хотя весь дом отца моего был повинен смерти пред господином моим царём, но ты посадил раба твоего между ядущими за столом твоим; какое же имею я право жаловаться ещё пред царём?" Это — бесхитростное, цельное сердце. Непритворная преданность непременно должна проявиться. Контраст между Сивой и Мемфивосфеем просто поражает. Первый стремился к тому, чтобы унаследовать земли, второй хотел только одного — быть рядом с царём. Поэтому, когда Давид сказал: "К чему ты говоришь все это? я сказал, чтобы ты и Сива разделили между собою поля", Мемфивосфей тотчас же выказал направление, в котором текли его мысли и желания: "Да, — сказал он, — пусть он возьмёт даже все, после того как господин мой царь с миром возвратился в дом свой". Его сердце было занято Давидом, а не "всем прочим". Как он мог стоять на одной земле с Сивой? Это было невозможно! Царь возвратился — и этого было достаточно. Находиться рядом с ним — лучше, чем стать полновластным наследником дома Саула. "Пусть он возьмёт даже все". Близость к царю так наполняла, так удовлетворяла сердце Мемфивосфея, что он без труда мог отказаться от всего, чего так усердно добивался Сива с помощью обмана и клеветы.

Так будет и со всеми, кто любит имя и сущность Сына Бога. Надежда на его явление, которое мы так ждём, умертвит наши привязанности ко всему мирскому. Ведь, обладая горячими привязанностями, мы не сможем отличить законность от незаконности; эти слова слишком холодны для пылкого сердца. Если мы ждём утра, то это ожидание непременно отвратит наши сердца от всего окружающего так же, как и внимательное созерцание какого-либо предмета всегда уводит нас от всего прочего. Если бы христиане острее сознавали силу нашей благословенной надежды, то они оторвались бы от мира и поднялись над ним. Лукавый прекрасно знает это и потому делает все, чтобы ослабить надежду и свести её к уровню умозрительной теории, своего рода догмата, в очень незначительной степени обладающего (или не обладающего вовсе) силой для привлечения сердца. И даже от той части Писания, которая специально посвящена событиям, связанным с пришествием Христа, лукавому почти полностью удалось увести нас. Ведь Откровение Иоанна Богослова до недавнего времени считалось такой глубокой и непостижимой тайной, что лишь немногим (да и то вряд ли) было под силу подойти к её разгадке. И даже после того, как была проведена работа по привлечению внимания христиан к изучению Откровения, он выстроил и внедрил в нас такие противоречивые системы, представил такие дисгармоничные толкования, что бесхитростные умы почти в испуге отворачиваются от того, что, по их мнению, безнадёжно запутано и неразрывно связано с мистикой.

И против всего этого зла есть только одно могущественное средство: искренняя надежда на явление Иисуса. Те, кто уповает на Него, не будет предаваться спорам о том, как это произойдёт. В самом деле, можно считать твёрдой закономерностью то, что, по мере угасания нашей любви, дух полемики усиливается.