В Богати тоже произошёл ещё один поединок на почве ревности. На этот раз дрались на копьях, и увечья оказались серьёзнее: один из противников получил удар в ключицу и едва не умер.
Означает ли это, что туземцы относятся к своим жёнам как к личной собственности? Вряд ли. Понятие личной собственности у папуасов вообще развито весьма слабо. Своим у них считается главным образом то, что сделано собственными руками.
У них есть собственные хижины, в которых настолько мало вещей — только самое необходимое для жизни, что на эту собственность вряд ли кто-нибудь позарится. Некоторые общественные постройки тоже могут принадлежать кому-то одному, но и в этом случае пользуются ею все, да и при строительстве этой постройки «собственнику» помогают односельчане.
Так что и ревность у таких людей вызвана, по-видимому, не возмущением уязвлённого собственника («как ты посмел пользоваться моей вещью!»), а оскорблёнными чувствами.
Выходит, жажда собственности является одним из важных двигателей цивилизации. Но она же — источник неизбывных и жесточайших конфликтов.
Он сделал очередную запись в дневнике и задумался. Сегодня полнолуние — обычное время туземных празднеств. По дороге в Гумбу к нему зашли двое молодых людей из Горенду — раскрашенные красной и белой краской, убранные цветами, с птичьими перьями в волосах. В такие лунные ночи жители окрестных деревень наносят друг другу визиты.
Устроившись поудобнее на двух корзинах с бельём и одеждой, Маклай быстро уснул. Но спать довелось недолго. Разбудил встревоженный голос Ульсона из-за перегородки:
— Хозяин, вы ничего не слышали?
— Я спал.
— У вас ружья заряжены?
Из леса раздался громкий пронзительный крик, принадлежавший группе голосов.
— Вы слышали, слышали, хозяин? Я уже несколько раз их слышал. Один раз они так страшно завыли, что я решил разбудить вас. Может, это сигнал к нападению?
— Успокойся, сейчас выясню.
Маклай вышел на веранду. В лунном свете площадка перед домом обретала новые черты. Отдельные пни и стволы деревьев напоминали фантастических зверей, выглядывающих из голубоватой, с серебряным отливом, травы. Странно, что до сих пор никаких крупных животных в этих местах не встретилось. Их нет издавна, или они были истреблены людьми?
Из деревень доносились однообразные удары барумов. Начинался праздник полнолуния.
— Всё в порядке, Ульсон. Они так встречают восход Луны.
— Таким криком только врага встречают.
— Надо спать.
На рассвете услышал сквозь сон своё имя. Выйдя на веранду, увидел Бангума из Горенду.
— Маклай, тебя зовут люди Горенду, Бонгу, Гумбу.
— Зачем?
— Выпей кеу, поешь аяна и буам.
Представляется возможность присутствовать на их празднике и узнать, наконец, что это за таинственный напиток кеу?
Быстро одевшись, Маклай направился вслед за Бангумом, то и дело спотыкаясь о невидимые в сумерках корни деревьев и стволы лиан, подобные толстым змеям.
На окраине деревни их встретил Туй, слабый и бледный от бессонной ночи и всё ещё беспокоящей раны на голове. После того как гость перевязал ему рану, Туй показал на тропинку, ведущую к морю:
— Иди туда.
Тропинка привела к площадке среди вековых деревьев. Одна сторона площадки выходила на обрывистый морской берег. Здесь возвышались два дерева, нижние ветви которых, а также окружающие кусты были срублены. Получилось нечто подобное трём большим окнам с видом на море.
На площадке расположилось около полусотни туземцев вблизи ряда костров. Несколько человек хлопотало около больших горшков, в которых варилось кушанье. Все остальные могли служить наглядным пособием для изучающего действие кеу на разных стадиях его употребления.