Макошин скит

– Ну, отчего насильно?.. Муж сказал: или сюда, или в тюрьму. Я, видишь ли, у его золовки кое-чего взяла, – девушка вздохнула, – Выпрямившись, уперла кулаки в тощие бока: – Не выдержала. Бес попутал, однозначно. Сколько раз я эту чертову заколку на ней видела, сколько раз в руках держала, ни одна крамольная мысль не пошевелилась. А тут в гости к ним приехали… А у них дом богатый… Муж ее в администрации работает, сама понимаешь… Ну вот, приезжаем, я в дом первой вхожу, мой Гриша у машины замешкался, сигареты искал. И вот захожу и вижу, как золовка буфет запирает… И, заметив меня, аж побелела вся, съежилась… и так бочком-бочком – в кухню. Спряталась. И до того меня злость и обида взяла, что…

Девушка махнула рукой.

– Ну так если ты воровала, наверно, естественно, что люди ценности перед твоим появлением припрятывали, нет?

– Вот! В самый корень смотришь! Я ж до того раза никогда ничего чужого и не брала. Но разве кого убедишь, раз цыганка – значит, воровка. А тут, как увидела, что эта стерва свое шмотье прячет от меня, так и взыграло во мне. Увидела на столике заколку для волос, обычная побрякушка, думала. А она антикварная оказалась.

Она опустилась на корточки, подняла с берега камушек и со злостью запустила в воду – камень, скользнув по темной поверхности, как капля по раскаленной сковороде, долетел до середины реки и, булькнув, утонул.

– Золовка сразу на меня показала. Муж мой, Гришка, красный весь, как рак, взял мою сумочку, вытряхнул косметику мою, платочки бумажные, мусор всякий вроде транспортной карты… и заколку эту.

Они помолчали.

– Да-а, – протянула Карина. – Неприятная ситуация…

Млада кивнула.

– Гриша сказал, что или я сюда, к Ефросинье, на исправление и замаливание грехов, или разводится со мной… Ох, наревелась я тогда. От обиды. От глупости своей… – Девушка вздохнула.

– Поэтому тебя имя Ефросинья оставила?

– Да. «Имя твое – твой крест», сказала. И вот, послушание дала, – девушка кивнула на корзины с бельем. – Бессмысленное и беспощадное.

Она решительно встала, подняла одну из корзин, уперла дном в бедро и, перехватив за ручку и чуть изогнувшись под весом мокрого белья, стала подниматься вверх по тропинке.

– Отчего бессмысленное и беспощадное? – не поняла Карина, поднимая с камней свою корзину.

Млада тихо засмеялась:

– Да потому что в хозблоке есть прачечная… От колонки насосом вода.

Карина осеклась, поднятая с земли корзина, снова опустилась на камни.

– Как прачечная?

– А так. Ручной труд по мнению матушки Ефросиньи – самый верный способ задуматься о себе и о своих грехах. Его таким, как я и поручают. А ты новенькая, вот матушка тебя испытать и решила…

Карина смотрела на свои красные, покрывшиеся крапивницей, стертые до крови руки, которые заледенели до такой степени, что едва гнулись.

– Как же так?! – пробормотала.

Млада оглянулась через плечо:

– Да ты тут и не такого встретишь, не раскисай, подруга… Здесь не жить, здесь выживать надо уметь… Сюда ведь просто так не приходят. И прежними не уходят…

Карина тяжело подняла корзину:

– Ты так просто об этом говоришь.

– Я уже усвоила первый урок…

– Какой?

Они обошли кусты и вышли на тропинку, ведшую к поселку – яркое апрельское солнце отражалось от чисто вымытых стекол, било по глазам. Млада покосилась на спутницу, отозвалась небрежно:

– Смирение… Ты, если выбраться отсюда хочешь, что делать велят, то и делай. Не спорь.

Карина пробормотала:

– Да я по своей воле приехала.

Млада остановилась, глаза округлились от удивления:

– Зачем?

Карина шла молча следом, мрачно смотрела себе под ноги и все больше замыкалась. Млада уже и не ждала услышать ответ, когда девушка прошелестела:

– Мира в душе ищу.

Млада фыркнула. Смерив ее взглядом, отвернулась. До Карины донеслось:

– Найдешь его здесь, как же…

Глава 5. Новая жизнь

После ужина к ней подошла сестра Ольга, напомнила:

– К матушке-то зайди, не забудь.

Карина не забыла, откладывала до последнего – боялась. Вроде ничего особенного и не сделала, а неприятный осадок остался. А еще она видела, как со слезами выбежала из дома Ефросиньи Клавдия, слышала, как причитала из своего домика, про злую долю, про несправедливость и что «из-за этих девок». Ольга на нее прикрикнула:

– Одумайся! Языком треплешь, как помелом. Уж получила за него и не раз, все никак не успокоишься…

Карина притормозила у открытого окна, прислушалась. Ольга молчала. Было слышно, как хлопают крышки сундуков, как всхлипывает Клавдия, давясь обидой.

– Скажи спасибо, что не на дальнюю заимку отправила тебя матушка, – голос сестры-хозяйки – тихий, будто шелестящий – успокаивал.

У Карины ёкнуло в груди: что это за дальняя заимка, что ею пугают. Подумав, что ее заметят, она скользнула к дому Ефросиньи.

* * *

Карина отчетливо помнила тот вечер, когда поссорилась с Рафаэлем. Помнила дыру, которая образовалась в душе.

Нет, не тогда, не в тот вечер. Раньше. Сперва – червоточина, которая иногда беспокоила, чаще – вечерами, в пустой квартире, когда казалось, что из каждого угла на нее кто-то пялится, а занавеска на окне колыхалась, собираясь в детское платьице.