Арсений Ильич.
Завтра рано утром на вокзал. Евдокимовна его вещи приготовит. Соня, ты бы ей помогла. А вечером и сами укатим. Довольно, довольно. Сил моих больше нет.Явление 20
Евдокимовна.
Вот делов-то этот смутьян наделал!Арсений Ильич
Евдокимовна.
Куда это, батюшка, мои старые кости везти хотите?Арсений Ильич.
В Париж! В Париж!Действие четвертое
Октябрь 1906 г
Те же
иВася
, сын Анны Арсеньевны, цыбастый подросток.Борис.
Коген Максим Самойлович.
Интеллигент-журналист. Еврейского происхождения, приземист, упитан, веселый. Жмурится, как кот.Гущин Иван Иванович.
Очень юный поэт, высокий, лицо мертвенное, голос подкошенный, шеей не ворочает от подпирающих воротничков.Горничная, француженка.
Явление 1
Арсений Ильич.
Ну что ж, оно, пожалуй, и лучше, что вы, наконец, собрались. Скучно нам, старикам, будет, да ничего не поделаешь.Бланк.
А вы к нам весной приезжайте. В Женеве дивная весна.Арсений Ильич.
Ну, до весны-то… еще, может, амнистию дадут. Вы в Россию уедете.Бланк.
Какая там амнистия! Да мне все равно. Надо будет, и без амнистии вернусь. Пока хочется подучиться. Ужасно притупляет пропаганда, я даже за литературой перестал следить. В тюрьме кое-что подчитал. Жаль бросать. А Плеханов[15] в этом деле незаменим.Арсений Ильич.
Да, да. Как бы только Соня в Женеве не соскучилась.Бланк.
И Соня, если захочет, всегда дело найдет. Вот, мне поможет… Я ведь насчет иностранных языков плох. Вместе читать будем… Наконец, там большая русская колония.Арсений Ильич.
Да, да, а все-таки трудно предрешать. Сегодня одно, а к весне… да что к весне, и раньше! – в России все может повернуться.Бланк.
Я не сомневаюсь, Арсений Ильич. Но что же из того? На наши планы это существенно влиять не может. Наше дело такое… не русское оно только, – всемирное дело. Россия пока переживает свою революцию. Это необходимо, но это лишь подготовка к будущей, к последней, к настоящей.Арсений Ильич.
Ну, мы-то уж ее не увидим. Да и вы, пожалуй, не увидите.Бланк.
Право, не знаю. Не останавливаюсь на этом вопросе.Арсений Ильич
Бланк.
А тут суета какая-то в Париже. Сосредоточиться невозможно. Да и Соне здесь не хорошо. Я вам откровенно скажу, Арсений Ильич, нездоровая у вас здесь атмосфера. Уж, кажется, я человек нормальный, а и то стал какой-то раздражительный. Поверьте, не виню я вас. По-человечески я вас искренне полюбил, понимаю вас. Ценю ваше личное благородство, неисчерпаемую доброту Натальи Павловны… Но что же поделаешь. Жизнь – штука жестокая. В ней железо есть. Она отстранила вас, отстраняет. Идти нам против нее, оставаться с вами – это значит самим обессилеть. Соне очень тяжело. Я вижу… Но единственное ее спасение – переменить обстановку, жить с людьми, в которых нет ничего в прошлом, а все в будущем. Прошлое ее давит. Хватит силы преодолеть – выплывет.Арсений Ильич.
Отлично я вас, отлично понимаю. И спасибо вам, что так прямо говорите. Мы – прошлое. Но мы вам мешать жить не будем. А все-таки утешение у нас есть: были и мы нужны в свое время. Ведь были же?Бланк
Арсений Ильич.
А сколько езды-то до Женевы?Бланк.
Ночь одна. Завтра вечером выедем, а утром в Женеве.Арсений Ильич.
Вы хоть пишите нам почаще.Бланк.
Я корреспондент плохой. А Соня, конечно, писать будет.Явление 2
Арсений Ильич
Явление 3