Маковый венец

На следующий день он закрыл за собой дверь и отправился в комиссию, откуда его должны были увезти в учебный корпус. Дом за его спиной был тихим и будто бы пустым.

***

Врачебный осмотр показал, что Густав не годится в авто-войска. Это обескуражило его, но не слишком – требования были высоки, даже выше, чем в авиацию. Боец должен был пройти дополнительные тесты на координацию, остроту слуха, кровяное давление и устойчивость к головокружению. Именно по последнему пункту Густав не подошел и, уже когда сполз с тошнотворно вращающегося стула, не жалел об этой неудаче. По-настоящему его подкосил провал на пробах в кавалерию. Да, авто-войска были на пике прогресса, служить в них было почетно, но ничто так не дополняет образ патриота, как верный конь.

– Ниже нормы на три сантиметра, – буркнул лейб-медик средних лет. – Следующий!

– Подождите, это, должно быть, сутулость, только сутулость. Сидячая работа… Измерьте еще раз, прошу! Я выпрямлюсь!

Медик посмотрел на него скептически, пожал плечами.

Густав сосредоточил всю свою волю на том, чтобы расправить спину, в его воображении напоминавшую вопросительный знак, потянулся теменем к потолку комиссии. Что ему эти три, он разом станет выше на пять! Они увидят!

– Ниже нормы на два сантиметра.

– Это ошибка!

– Парень, ты в армию пришел, а не в театре ногами дрыгать, – одернул его медик, возвращая тонкую папку с документами. – Тут ошибаются только один раз. Следующий!

Униженный, Густав отправился дальше.

Комиссия приминала новобранцев, отсеивая тех, кто был достоин распределения в войска особого назначения: авто-войска для управления «кентаврами» Йохансона – о, эти проклятые Йохансоны! – кавалерия, пилоты цепеллинов, связные… Прошедших отбор распределяли по корпусам, где им предстояло пройти обучение. Непригодные ни к чему выдающемуся отправлялись в корпуса инфантерии, то есть, пехоты.

У последнего этапа отбора Юнсоном заинтересовался один из рекрутеров. Обнаружив в его деле отметки о членстве в Комитете и учебе в университете, тот предложил ему службу при штабе. Густав с негодованием отказался. Разве в штабе можно совершить подвиг? Штаб – место для труса, желающего отсидеться за чужими спинами и выжить. Густав шел на войну за бессмертием.

– Другого шанса не будет, – рекрутер тут же потерял к нему интерес. – А жаль, нам нужны грамотные.

Добровольцев было много. Больше, чем ожидал Густав Юнсон. Голые по пояс, с бритыми головами, они казались единой массой, но даже так мужчин можно было разделить на группы. Изукрашенные грубыми синими татуировками парни держались дерзко, толкали, подначивали друг друга. Загорелые крестьянские сынки смирно следовали от стола к столу, не зная, куда девать руки, когда у них забирали документы. Работяги с впалыми животами и жилистыми шеями ходили большой группой и ожидали, пока подтянутся их товарищи. Их похабным шуточкам не было конца. Бледные конторщики и прочие «грамотные» старались ни с кем не соприкасаться незащищенным телом и ходили поодиночке. Густав относился к последним, но почему-то мгновенно проникся к ним отвращением.

«Полюбуйтесь на будущих штабных!» – злорадно думал он.

Несмотря на различия во внешнем виде и поведении, всеми владел общий настрой. Каждый из них – от проходимца уголовного вида до последнего вшивого интеллигента – шли за славой. Многоголосье шипело со всех сторон: шанс, шанс, возможность, случай. Кто-то громко примерял воображаемые ордена и лычки, кто-то хохотал. Все нервозно теребили друг друга, будто им не терпелось вступить врукопашную.

«Зададим жару вонючим свенскерам!»

Свенскерами – брюквоголовыми – с чьей-то легкой руки начали называть олонцев. Никому не нравится брюква, вязкая и волокнистая дрянь, а, по слухам, олонские крестьяне уминали ее за милую душу. Бойкое и злое слово разлетелось, как пожар.

Густава обуревала ревность. Ему виделось возмутительным, несправедливым, что остальные пришли сюда с той же целью, что и у него. Он чувствовал себя обокраденным.

Вскоре Юнсон осознал, что все комиссии пройдены, а он так и не пришелся ко двору ни в одно из специальных войск. Теперь ему была дорога только в пехоту. На долю секунды шевельнулось сомнение, но Густав тут же растоптал его. В убожестве окопов и кровопролитных штыковых атаках его потенциал засияет, как никогда, как нигде прежде. Быть может, он даже напишет об этом книгу. Да, великую книгу. Утешившись новыми фантазиями, Густав с гордо поднятой головой отправился на плац, где новобранцы строились для отбытия в пехотный корпус.

***

Муштра возмущала все его существо. Подчинение здесь было порядком, любовь к стране – только дисциплиной, и даже чистота, вынужденно царившая в казармах, оправдывалась страхом.