Макс

Он понимает. Он знает, что мне есть что сказать. Иногда он называет меня "студентом", несомненно имея в виду, что я на постоянной выучке у жизни. Именно, студент жизни. Что, кстати, святая правда. Я брожу якобы бесцельно по улицам, расходую якобы без толку время, изображаю бонвивана, но всё это иллюзия, поверхность, маска. На самом же деле я работаю непрерывно и упорно 24 часа в сутки, и работа моя - постижение людей и жизни. И вот Макс что-то такое понимает, браво, Макс!

Макс между тем продолжает размышлять. Что-то прикидывает, сравнивает. Например, свою жизнь с моей. Один тип misere с другим. Опять соскальзывает на свои горести, как же иначе, опять размышляет над своей бессонницей... Не-ет, эта треклятая машинка под лобешником не даст ему расслабиться и отдохнуть..

Внезапно он произносит: "И у писателя, вероятно, есть его частные ночные кошмары, а?".

"Его частные ночные кошмары!" Я немедленно записываю это на конверте.

- Вы записываете! Я что-нибудь особенное сказал?

- Сказал, и замечательно, Макс. Такие вещи для меня дороже денег!

Макс неуверенно улыбается. Он думает, не разыгрываю ли я его.

- Макс, правда, даю слово. Мне такие фразы дороже всех сокровищ мира.

Его машинка прибавляет оборотов. Он всегда полагал, объясняет он, что писатель, прежде чем начать писать, должен накопить много фактического материала.

- Вовсе нет, Макс! Вовсе нет! Чем меньше фактов, тем лучше. Самое лучшее вообще не иметь никаких фактов, понимаете?

Макс не совсем понимает, но он готов согласиться. На него снисходит вдохновение.

- Вот что я всегда подозревал, - произносит он медленно, будто разговаривая сам с собой. - Книга должна выйти из сердца. Она должна трогать...

Это замечательно, думаю я, с какой быстротой совершает свои прыжки человеческий мозг! Вот тут, на моих глазах, менее чем в минуту, Макс сформулировал существеннейшее различие. Подумать только, ещё не далее, как вчера, мы с Борисом провели целый день, рассуждая на эту тему, на тему "слова живаго". Оно возникает вместе с дыханием, и следует просто открыть рот, чтобы дать ему волю, будучи заодно с Богом. Макс понимает всё это по-своему. Да, да, факты это ничто, за фактами должен стоять человек, и человек должен быть с Богом, должен произносить слова, как Бог всемогущий. Я думаю, не показать ли Максу мою книгу, дать почитать несколько страниц в моём присутствии. Мне любопытно, что он скажет, он. Да, а вот ещё Борис! Как насчёт того, чтобы представить Макса Борису? Я бы хотел увидеть, какое он произведёт на Бориса впечатление. Заодно можно будет разжиться деньгами. Может быть, даже хватит на обед для нас обоих... По мере того, как мы приближаемся к дому, я объясняю, что Борис мой хороший приятель, такой же писатель, как я. "Я не уверен, что он поможет вам чем-нибудь, но давайте зайдём, познакомитесь". Макс вовсе не возражает, да и с чего бы ему возражать. Опять же Борис ведь еврей, это к лучшему. Я бы хотел, чтобы они говорили на идиш. Я бы хотел, чтобы Макс заплакал у Бориса на глазах. Я бы хотел, чтобы и Борис тоже заплакал на глазах у Макса. Может быть, Борис приютит его на какое-то время в алькове, что наверху. Будет потешно наблюдать, как они станут уживаться. Макс сможет утюжить борисову одежду и бегать по поручениям. Он и готовить может. Существует много вещей, которые он может делать - за мзду, разумеется. Я стараюсь, чтобы Макс не заметил мой энтузиазм. "Борис человек странный", - объясняю я ему, но Макс совершенно спокоен. Тем лучше, не стоит вообще забегать вперёд с объяснениями, сами разберутся...