Макс и белые фагоциты

— Я думал, что из меня что-то получится, — продолжает он. — Я хотел заняться чем-то другим — не все же время руками работать. Думал, выучу французский и стану interprete.

Борис украдкой смотрит на меня. Я вижу, что слова Макса проняли его. Мечта еврея — не работать руками. Переезд в Кони-Айленд — еще одна еврейская мечта. Из Бронкса — в Кони-Айленд! Из одного кошмара — в другой! Сам-то Борис объездил весь мир, и все равно — из Бронкса в Кони-Айленд. Von Lemberg nach Amerika gehen! Ага, вперед! Вперед из последних сил! Вперед! Вперед! Тебе нигде не будет покоя. Нигде не будет уюта. Тяжкий труд и нищета — во веки вечные. Ты проклят — и будешь проклят всегда. Надежды нет! Так почему же ты не бросишься его обнимать? Почему? Ты думаешь, я буду против? Тебе стыдно? Стыдно чего? Мы знаем, что ты проклят, и ничем не можем тебе помочь. Мы жалеем тебя — каждый по-своему. Вечный жид! Ты стоишь лицом к лицу со своим братом и не даешь ему обнять тебя. Вот чего я не могу тебе простить. Посмотри на Макса! Ведь он твой двойник! Ты объездил весь мир, а теперь лицом к лицу встретился с самим собой. Как же ты можешь от него убежать?! Еще вчера ты стоял точно так же — дрожал, унижался, словно побитая собака. А теперь носишь смокинг и карманы у тебя набиты деньгами. Но ведь ты такой же, как был! Ты не изменился ни на йоту — разве что карманы набил. Есть ли у него родственник в Америке? А у тебя есть родственник в Америке? Твоя мать — где она сейчас? По-прежнему в гетто? Все в той же вонючей комнатушке, которую ты покинул, когда решил стать человеком? Да, ты можешь быть доволен собой — ты преуспел. Но ради этого ты убил себя. А если б не преуспел? Что тогда? Что, если б ты стоял сейчас в парусиновых туфлях Макса? Могли бы мы отправить тебя обратно к твоей матери? А что говорит Макс? Что, если б только он нашел свою сестру, он бросился бы ей на шею, работал бы на нее до последнего вздоха, был бы ее рабом, ее собакой… Работал бы и на тебя — если б только ты дал ему кусок хлеба и крышу над головой. У тебя нет для него работы? Понимаю. Но неужели ты не можешь что-нибудь придумать? Поезжай в Манилу, если это необходимо. Воспользуйся старыми связями. Но не проси Макса искать тебя в Маниле три года назад. Макс — здесь, сейчас, он стоит перед тобой. Неужели ты его не видишь?

Я поворачиваюсь к Максу.

— Допустим, Макс, вы могли бы выбирать… Допустим, вы могли бы по-ехать куда угодно и начать новую жизнь… Куда бы вы поехали?

Задавать Максу такой вопрос жестоко, но переносить эту вселенскую тоску я больше не в силах.

— Послушайте, Макс, — настаиваю я на своем, — мне хочется, чтобы вы жили так, как будто вам принадлежит весь мир. Взгляните на карту и ткните пальцем в то место, где бы вы хотели жить. Какой в этом смысл? — спросите вы. А такой, что если очень захотеть, то можно оказаться в любой точке Земного шара. Стоит только захотеть, и вы добьетесь того, чего не в состоянии добиться миллионер. Пароход будет ждать вас; страна будет ждать вас; работа будет ждать вас. Вас будет ждать всё — нужно только в это поверить. У меня нет ни цента, но я могу помочь вам попасть куда угодно. Ради этого я готов ходить с протянутой рукой. А почему бы и нет? Проще ведь побираться ради другого, чем ради себя самого. Куда бы вы хотели поехать? В Иерусалим? В Бразилию? Только скажите — и я пойду просить милостыню!

Макс наэлектризован. Он-то отлично знает, куда бы ему хотелось по-ехать. Больше того: он живо представляет, как он туда едет. Загвоздка только одна — деньги. Но даже этот вопрос решаем. Сколько стоит доехать до Аргентины? Тысячу франков? В этом нет ничего невозможного. Макс колеблется. Его смущает возраст. Хватит ли у него сил? Моральных сил начать все заново. Ему ведь уже сорок три. Говорит он это так, словно он глубокий старик. (А ведь Тициан впервые поверил в себя, в свое искусство, когда ему было девяносто семь!) Несмотря на вмятину на черепе в том месте, где на него рухнул кузнечный молот, он еще вполне крепок. Лысый — да, но мускулист, взгляд живой, зубы… Уж эти мне зубы! Он открывает рот, чтобы продемонстрировать гнилые обломки. Всего пару дней назад ему пришлось пойти к зубному врачу — распухли gencives. И знаете, что сказал ему зубной врач? Нервы! Все от нервов! Это напугало его до смерти. Откуда зубной врач мог знать, что у него, Макса, плохие нервы?!

Макс наэлектризован. Постепенно в нем вырастает островок мужества. Пусть он беззубый, лысый, нервный, косой, ревматик, хромой — какая разница? Весь вопрос в том, куда ехать. Только не в Иерусалим! Англичане больше не пускают туда евреев — их там и так достаточно. Иерусалим для евреев! Но это было, когда англичанам нужны были евреи. А теперь, чтобы поехать в Иерусалим, нужны серьезные основания — более серьезные, чем национальная принадлежность. Ну, не издевательство?! Будь я евреем, сам бы надел себе на шею веревку и выбросился за борт. Макс стоит передо мной во плоти. Макс — еврей! Даже привязав ему камень на шею и сказав: «Еврей, ступай на дно!», избавиться от него невозможно.