Макс. Новая судьба

Тогда жизнь ещё казалась мне спокойной и предсказуемой. А потом Белая Церковь стала адом на земле. В наш город пришли погромы. Дом наш, стоявший в самом центре, около Базарной площади, стал подвергаться чуть ли не ежедневным атакам. Я всё порывался поучаствовать в митингах и сборищах, которые проходили как раз на Базарной площади. Как ни пыталась меня удержать мать, я сбегал от неё и умудрялся бывать на площади по несколько раз в день, и подслушивать, что же там происходило. Я хорошо помню, как какой-то моряк, которого я опознал по широченным штанинам и матросской форме, выступал на площади стоя на бочке и что-то кричал. Моряка слушали и ему хлопали. Мне запомнились его огромные штаны, такие широкие и непривычные. Видимо, в то время в городе главенствовала Советская власть.

А потом приходил то один бандит, то другой, то Петлюра, то деникинцы, то ещё какие-то лихие люди, и грабили, и требовали денег. Однажды в наш дом ввалились огромные разбитные мужики. Они плевали прямо на пол, и от них пахло отвратительно, потом и перегаром. Мать спрятала меня и моих братьев за бочку. Изе, самому младшему, было чуть больше года, но он не плакал, а тихо сопел рядом. Мужики мать мою не тронули, они искали чем бы поживиться, и ей повезло. Мать отдала им всё, что было, и мы остались совсем без еды. Все ценности уже украли у нас их предшественники. В тот же вечер мать перевезла нас, троих младших, к своим родителям, которые жили на окраине города. У них в доме было поспокойнее. Так мы провели 1918-й. Но и туда стали добираться погромщики, и мать с отцом увезли всех нас в Киев в начале 1919-го. Тогда-то и приписали мне лишний год, чтобы я мог пойти учиться, потому что в Киеве мать хотела поскорее меня отправить в школу, чтобы облегчить себе жизнь дома. Так я стал учиться в одной школе с Мишей и Петей, которые переехали в Киев ещё раньше и остановились у родственников.

Деда Герше и бабушку Рейзль убили петлюровцы в мае 1919-го. В то время петлюровцы опять орудовали в Белой Церкви. Они схватили Герше и Рейзль и повели в комендатуру. Идти туда было недолго, ведь комендатура находилась рядом с Базарной площадью. Шли они вместе с соседями, и дед мой, будучи огромным и сильным, начал протестовать, кричать и буйствовать. Возможно, он был пьяным, но точно никто не знает. Так рассказали нам потом свидетели. Его застрелили на месте по совету одного из соседей, украинца, который давно мечтал о нашем доме и часто высказывался, что «негоже жидам в таком доме жить». Бабку же пристрелили заодно с ним. Дом же наш тот сосед так и не получил, его всё равно конфисковала Советская власть. Так и закончилась жизнь моего шумного, сильного деда и тихой бабушки. Куда свезли трупы их, никто не видел, и об их жуткой смерти узнали мои родители только несколько месяцев спустя. Отец мой потом долго добивался правды, ходил по инстанциям, пытался понять, кто именно застрелил его родителей. После семи лет обивания порогов отец получил справку, подтверждающую факт убийства Рейзль и Герше Пугачевских в 1919-м Петлюрой. Эта справка оказалась у меня, и я иногда смотрю на неё, поражаясь эфемерности человеческой жизни.

Сейчас мне уже за 60. Удивительно, но я никогда не думал, что переживу этот возраст. Я всегда считал, что 60 – это лимит моей земной жизни. И я даже знаю почему. Ведь в этом возрасте был убит мой дед, мой любимый дед Герше. Его смерть сейчас кажется мне ещё более зверской, чем когда-либо. Ведь в свои 60 я уже чувствую наступление старости. У меня болят суставы, почти не осталось волос на голове, и ходить стало труднее. Я всё ещё занимаюсь гимнастикой и пытаюсь оставаться как можно более подвижным, но вижу, что силы меня покидают. На закате жизни я решил легче относиться ко многому. Но неуважение молодёжи к старости меня приводит в бешенство и кажется самым страшным грехом. А ведь те, кто застрелили моего деда, были молодыми. Неужели они не пожалели его преклонного возраста? А бабушку, забитую, бедную старушку, которую они тоже застрелили заодно с дедом? Я часто сравниваю себя с дедом и думаю, был ли мой дед Герше сильнее меня? Ведь он занимался физическим трудом всю жизнь. А ведь последние двадцать лет я занимаюсь трудом умственным. Однако дед разрушал свой организм алкоголем, которым я балуюсь очень редко. Только по большим праздникам. И это меня радует, ведь в моём соревновании с дедом Герше я выхожу почти что всегда победителем.

Мост

Я загремел в тюрьму из-за моста, который почти что сразу возненавидел. Этот мост я поехал строить осенью 1936-го, перед тем, как защитить дипломный проект. Мне оставалось совсем немного, и я стал бы инженером. Я мечтал строить дороги и мосты, мечтал помогать советской власти расти и становиться сильнее и крепче. Я хотел быть инженером Москвы, чтобы этот город стал символом новой жизни в Советском Союзе.