Блеклое лунное пятно высвечивало черные силуэты деревьев. Они напоминали Сагалу армию великанов, застывших в ожидании приказа о нападении. Голые ветки были мечами и копьями, пышная хвоя — щитами. Сагал слышал, как великаны шевелились, как перешептывались друг с другом, как стучали щиты, как хрустели рукояти оружия. Дау не мог видеть великанов, потому что они существовали только в воображении Сагала. Дау видел что-то другое. Что-то, напугавшее его.
Силуэт собаки материализовался из темноты. Дау перемещался то влево, то вправо, не решаясь по какой-то причине переступить невидимую линию.
— Дау, фу. Что ты там увидел?
Сагал подхватил пса на руки. То ли от близости хозяина, то ли от усталости Дау тут же успокоился.
Сагал пытался разглядеть впереди что-либо, но воображение продолжало помимо его воли эксплуатировать образ армии гигантов. Мозг из скудных сигналов, посылаемых глазами, выхватывал силуэты коней с растрепанными гривами, массивные шлемы с острыми наконечниками, штыки, клинки, зубы.
Ветер внезапно стих, вслед за ним заглох генератор в сарае. Стало очень тихо. Из леса доносились странные звуки, похожие на хруст ломающихся костей. Сагал понимал, это уже не игра воображения. Нечто подобное он сегодня слышал на берегу реки, но не придал значения. Сейчас источник звука был далеко и доносился приглушенными урывками.
В воображении возникла огромная паровая машина на гусеницах, мчащаяся по лесу и крушащая деревья стальным щитом.
Мандарханов стоял на крыльце, вглядываясь в затянутое облаками небо. Густой дым от папиросы вился вокруг него подобно защитной ауре.
— Будешь? — он протянул открытую пачку Сагалу.
— Не курю.
— И правильно, — Мандарханов откусил часть папиросы, сплюнул. — Хорошо разбираешься в охоте. Охотник?
— Если только на людей.
Сагал спустил Дау на деревянный пол. Пес забегал по веранде в поиске чего-нибудь съедобного.
— Ты знал медведя, я понял по глазам, — сказал Сагал. — Сам ему пальцы оттяпал?
Мандарханов глубоко затянулся и выдохнул носом дым.
— Я его сеголетком нашел. Мелкий совсем был, как пес твой. Мать его убили браконьеры. Она медвежонка до последнего защищала, пуля дура его и задела. Без двух пальцев, да на трех лапах как-то сбежал. Тогда уже смелый был, дерзкий. Жена моя выходила его. Топой назвали. Я ему клетку возле бани сделал, так он у нас полтора года и прожил. Крупный стал, опасно было дальше держать. Выпустили, а он уходить не хотел — привык к нам. Первое время возвращался, приносил остатки дичи, рыбу. Отплатить, наверное, хотел, — Мандарханов затушил папиросу, тут же закурил вторую. — Две тысячи медведей в заповеднике. И именно на него пошли…
— Он уже не тот зверь, которого ты знал. Если попробовал человека, больше не остановится.
— Ты сказал, охотники промазали. Это не так. Его ранили. Либо кровью истек, либо севернее ушел, где косуля ходит.
Дау прижался к ноге Сагала. Нагулялся.
— Ты не веришь в этих, да, из космоса? — спросил лесничий. В его вопросе не было вызова или подвоха — только искренний интерес.
— Нет.
— Я видел их несколько раз. Однажды прям к дому прилетали. Я до смерти испугался. Гудёжь этот ихний жуткий прям, пробирает до поджилок.
— И что они хотели?
— Да бог их знает. Может поздороваться, иль еще чего. Я так и не вышел из дома.
— Значит, самих гуманоидов не видел?
— Нет. Только в окно выглянул, а там такой яркий свет, будто простыню повесили. Меня ослепило, потом долго ничего не мог видеть.
— И когда это было?
— За пару дней до того, как с охотниками случилось. Потом пришли военные, сказали убираться. Я в поселке пересидел три дня и мне предложили вернуться, проводником. Конечно, я согласился. Я на кордоне тридцать лет. Это ж мои места…
— Были ли какие-нибудь следы на земле? — прервал его Сагал. — Может быть, отпечатки ботинок? Или следы колес?
— Ничего. Я с рассветом все вокруг обошел. Ночью, правда, свежий снег выпал, может где и замело чего. Но кое-что я все же заметил.
Сагал поднял брови в предвкушении.
— Видишь две ели? Их посадил отец моей жены полвека назад. Всю зиму под снегом стоят. Только в апреле спадают. Но тогда утром снега на них не было. А с макушек и вовсе хвоя облетела.
Сагал скептически покивал. Скрыть следы обуви и даже техники на снегу несложно. Тем более в ту ночь лег свежий покров. Сбить снег с верхушек деревьев еще проще, достаточно ударить чем-нибудь тяжелым по стволу. Хвойные ветки размашистые, сильные колебания сделают всю работу. Только зачем потребовалось устраивать этот спектакль для никому не нужного лесничего? Какую цель преследовал мистификатор?