Макс Вебер: жизнь на рубеже эпох

В целом свой интеллектуальный голод он удовлетворяет не столько на лекциях в университете, сколько в беседах с Баумгартенами и за чтением книг, не связанных непосредственно с университетской программой. На втором курсе Вебер вынужден прервать учебу из–за службы в армии, которую он проходит в течение октября 1883 года в Страсбурге. Хотя сам он красочно и подробно описывает свою тоскливую и мучительную службу, суть ее можно передать в двух словах: он живет «то в хлеву, то на манеже — как лошадь, которую только начали объезжать». Эта жизнь включает в себя семичасовые марш–броски, опухшие суставы на ногах, ночные дежурства на пороховых складах, воспаление сухожилий, беспрестанные упражнения в стрельбе, муштру, издевательства, потерю веса. Но самое главное, на что Вебер жалуется больше всего, — это абсолютная монотонность и тупость, неспособность сосредоточиться ни на одной мысли и «бесконечное убивание времени» путем «повторения множества чисто механических действий миллион раз». А между тем, как мы помним, Вебер с раннего детства готов был скорее заучивать наизусть налоговые тарифы, чем плевать в потолок. Позднее он назовет механическое перебирание в мозгу фактов, проистекающее из готовности истязать самого себя ради результата («а зачастую конечный результат совершенно ничтожен»), необходимым условием научного познания.

Как отмечает Вебер, прилагательное «тупой» (stumpfsinnig) лучше всего описывает его занятия на военной службе — примечательно, что само это слово появилось в немецком языке совсем недавно. Вебер не теряет чувства юмора и в своих письмах описывает абсурдные происшествия и сцены, как, например, первые занятия по строевой подготовке. «Блаженный крысиный бифштекс, — орет на солдата–срочника командир роты, — у Вас же штык болтается, как слоновий хвост». Лицо солдата, вынужденного терпеть издевательства фельдфебеля, унтер–офицера и ефрейтора, принимает такое выражение, «как будто в своей беде он припоминает библейское изречение о том, что злые люди могут терзать его тело, но душу его погубить не могут»[106]. Вебер пишет это своей матери, чье мировоззрение было пронизано идеей покорности. По всей видимости, он намеренно описывает ей именно эту сцену, причем именно этими словами, ибо в том же письме он впервые очень дипломатично, но очень решительно дистанцируется от религиозных догм, к которым тяготели Хелена Вебер и ее сестра Ида Баумгартен. За время своей учебы в университете он постепенно освобождается от картины мира, навязанной ему матерью и теткой, картины мира, согласно которой бескомпромиссное осуждение любого образа жизни с точки зрения жертвенного христианства с легким уклоном в анимизм морально превосходит «мирскую» жизнь. В начале 1883 года кузен Макса Вебера Отто Баумгартен женился на своей кузине Эмили Фалленштайн, которая была старше его на восемь лет и слыла ясновидящей, высокодуховной и неотмирно религиозной. О том, что он наблюдал среди женщин в семье Баумгартенов и у своего кузена, Вебер говорит как о «радикальном христианинстве», «ибо назвать это фанатичное воззрение христианством я не могу». Он готов терпеть муки за отчизну и идеалы науки, но не даст себя мучить собственной совести, если в данном случае речь идет лишь о «путанице в голове», которая ведет к подобного рода фанатизму[107].

Говоря о читательских предпочтениях студента Макса Вебера, следует особо упомянуть еще об одной книге. Находясь на военной службе (этот период жизни Вебер запомнил и описал как «весьма–весьма размеренный»), Вебер получает от Германа Баумгартена книгу «Берлинское общество», и она производит на него сильное впечатление. В ее основу была положена серия статей с крайне язвительным описанием политических персонажей прусско–немецкого придворного общества. Годом ранее эти статьи были опубликованы в «Ля Нувель Ревю» — парижском журнале, издаваемом фанатичной противницей Бисмарка Жульеттой Адам, в салоне которой собирался интеллектуальный цвет Парижа. Автором статей была принцесса Катарина Радзивилл. «Она красива и элегантна, но, подобно многим ее соотечественницам, склонна к притворству, высокомерна и кокетлива не столько сердцем, сколько умом», — так писала она о себе самой в книге, вышедшей под псевдонимом «князь Павел Василий». «Она никого не любит и нелюбима сама» и заслуживает того, чтобы к ней относились «как к пустому месту». Неудивительно, что тень подозрения не пала на нее, и ее авторство оставалось неизвестным читателю вплоть до ее саморазоблачения в 1918 году в книге «Исповедь царицы»[108].