В Фогельзанге – первом из четырех замков ордена крови – подготовка строилась с упором на идеологические дисциплины: расовую теорию, геополитику и евгенику. Фогельзанг закалял дух, приучал к повиновению. Физическая закалка стояла на втором месте. Второй замок – Зонтгофен, наоборот, главное внимание уделял всестороннему физическому развитию. Третий замок – полтора года политического и военного обучения. Четвертый замок – старинная крепость Тевтонского ордена в Мариенбурге, на границе Восточной Пруссии и Польши, – полтора года подготовки коричневых рыцарей к «дранг нах остен» – к походу на восток за землей, за жизненным пространством.
Начали с азов.
– Цифра «семь» в древнегерманской мифологии, – объяснял молодой ученый, преподаватель-эсэсовец, – была символом удачи и процветания. – Мелом он изобразил две семерки крест-накрест на доске. – В руническом письме цифра «семь» писалась еще с горизонтальной чертой от основания цифры вправо. В результате получается свастика, двойной символ удачи. На санскрите слово «свастика» означает «благополучие». Почему наш великий вождь избрал свастику символом нашего дела? Он лежал в госпитале в Померании, после того как англичане едва не ослепили его газами на фронте. Когда армейские врачи сняли повязку с его глаз, первое, что он увидел, была каменная свастика над дверью его палаты. Свастика была обычным орнаментом в замках Тюрингии и Саксонии. Вскоре наш вождь узнал о позорной капитуляции и поклялся отомстить за поругание германского флага. Символом этой клятвы он избрал свастику. Но заметьте – свастика из рунических семерок катится влево. Фюрер повернул ее вспять, так, как намеревался повернуть историю. В таком виде она соответствовала древнему символу власти и разрушения. Заметьте также, что свастика на нашем флаге стоит не прямо, а под наклоном, что символизирует неумолимый ход колеса истории. Вот он, наш священный флаг. Черная свастика в белом круге – круг символизирует чистоту учения национал-социализма, – на красном прямоугольнике. Красный цвет подчеркивает пролетарское происхождение национал-социалистской германской рабочей партии.
Дисциплина в замке Фогельзанг – железная. В пять – по свистку дежурного унтер-офицера – подъем. Два километра бегом до горной речки. По команде мыться в ледяной воде. Бегом обратно. В два счета – туалет, точно семь капель бриллиантина для массажа скальпа. В 5.50 – надеть фуражку чуть набекрень, к правому уху. До 6.00 – все следовали «неотложному зову природы». В 6.00 – спартанский завтрак из овсянки и газированной воды. После завтрака – теория оружия и учебная стрельба и, конечно, строевые занятия в лучших прусских традициях. Затем политические занятия и семинары. Это еще ничего. Прошлой зимой юнкеров выгоняли, говорят, ночью по тревоге на мороз и заставляли делать упражнения в глубоком снегу. После обеда четыре часа строевых занятий. Потом наряды по уборке помещений. За проступки наказывают строго – надолго лишают сигарет, на целый месяц оставляют без ужина, сажают в карцер на хлеб и воду. Хорошо хоть, что теперь мордобой строго запрещен.
Но, пожалуй, не это самое неприятное. Как-то Петер и Франц забрели на кладбище, раскинувшееся у стены замка, недалеко от заросшего диким шиповником рва и подъемного моста, прочитали надписи на черных крестах и невесело переглянулись. Это были могилы курсантов.
В Фогельзанге шепотом рассказывали о кандидате в коричневые рыцари, который не вынес муштры и застрелился прямо в тире. Вспоминали другого беднягу – его обвинили в симулянтстве и, загоняв на плацу, посадили в карцер, а он взял и умер там от гнойного аппендицита.
– Солдаты – это навоз истории, – изрек Франц, – ибо их смерть – почва для национального величия!
Карл молча покрутил пальцем у виска.
Об этом кладбище, где кресты стояли, как солдаты на параде, они потом часто вспоминали. Вспоминали, когда их, как ковбоев на Диком Западе, заставили объезжать диких лошадей – годовалых арабских жеребцов. Вспоминали, когда после недолгой, но предельно интенсивной подготовки все они, как гладиаторы на римской арене, сражались голыми руками на берегу озера со специально обученными эльзасскими овчарками-людоедами. Петер сломал хребет своей овчарке на тринадцатой минуте яростного боя. Франц разодрал пасть своей на шестнадцатой, а Карлу пришлось пересдавать зачет – могучий черный волкодав вырвал у него изрядный кусок ляжки.