Максим Перепелица

Но Али Таскиров не такой. Как сожмет твою руку, пальцев потом не расцепишь. Только охаешь от боли, а он улыбается, показывает ровные, белые, как бумага, зубы, щурит чуть раскосые глаза. И если он заарканит коня, будь тот сильным, как ветер, – удержит.

Вначале мчится следом за ним, не дает ему от табуна оторваться. В это время другие табунщики направляют косяк несущихся лошадей к ручью, который впадает в речку Чу. Там в землю целый ряд толстых столбов вко­пан. Поровняется Али со столбом и камнем на землю из седла вываливается. В один миг конец аркана вокруг стол­ба несколько раз обвивает. Жеребец на дыбы, потом на ко­лени падает. И тут на него наваливаются табунщики, не­доуздок надевают. И сколько бы он ни ржал, ни бил копы­тами в землю, Али его не отпустит.

Твердый характер у Таскирова. Упрямый он человек. Только в стрельбе ему не очень везет. Когда промахнется Али на стрельбах, такая грусть бывает написана на его широком, скуластом лице. Кажется, от этого лицо еще бо­лее смуглым делается. И вот диво бывает, что Таскиров стреляет и хорошо, но чаще мажет. Значит, нет у него на­стоящего мастерства в этом деле.

Никаких разговоров о помощи я не заводил с Таскировым. Просто на занятиях и в свободное время начал ближе держаться к нему. И как-то само собой получилось, что вскоре Максим Перепелица и Али Таскиров стали друзь­ями – водой не разольешь. А командир нашего отделения, младший сержант Левада, видит, что это на пользу Али идет, и дает мне разные указания – на одно, на другое обратить внимание: то Таскиров изготавливается вяло, то карабин сваливает или не умеет правильно локти ставить при стрельбе лежа. Сам Левада на занятиях показывает Таскирову, как нужно делать. А я уже слежу потом, идет ли ему на пользу наука.

Однажды Левада понаблюдал в ортоскоп, как целится из карабина Али Таскиров, и сказал ему:

– Встаньте передо мной и смотрите мне в глаза.

Затем вытянул вперед руку кистью вверх и, поставив указательный палец вертикально перед своим лицом, по­требовал:

– Смотрите на палец!

Когда озадаченный Али перевел взгляд на палец Ле­вады, тот вдруг спросил:

– Какой глаз я сейчас закрывал?

– Уй-бай! – изумленно воскликнул Таскиров. – Я, то­варищ командир, на палец смотрел.

– А когда смотрите на прорезь прицела, вы видите, что делается с мушкой, и тем более с мишенью? – снова спросил командир отделения. – Если нет, то обязаны при­учить глаз видеть. Иначе стрелять не научитесь.

– Уй-бай! – восхищался Таскиров.

И есть чем – вот так Левада! Прямо – профессор! Когда жили мы с ним в нашем селе Яблонивке, я и не по­дозревал, что у него такая голова. Ведь верно! Впервые взяв оружие в руки, и я никак не мог приловчиться одно­временно смотреть на прорезь прицела, на мушку и на мишень. Глядишь на одно, другое расплывается, а треть­его совсем не видишь. А тут не только глядеть нужно, но и совмещать, как того стрелковая наука требует. Вот этой болезнью до сих пор страдает Таскиров. А раз недуг изве­стен, побороть его легче.

Во время одного перерыва говорю я Али:

– На следующих стрельбах мы с тобой не промажем. А для этого ежедневную порцию стрелковых тренировок утроим.

Таскиров улыбается и отвечает:

– Максим – хорош товарищ; по-нашему – жолдас. Спасибо тебе. С Максимом Али будет красиво стре­лять…

– Может, и меня в компанию возьмете? – вдруг по­слышался рядом голос Ильи Самуся.

От неожиданности я даже не тем концом папиросу в губы сунул. Товарищи смеялись, а я крепко пожимал Самусю руку.

Много времени прошло с тех пор. В отделении давно привыкли к тому, что раз отсутствует в расположении роты Перепелица, значит – не ищи ни Самуся, ни Таски­рова. Наверняка все вместе в спортивном городке нахо­дятся (конечно, с ведома командира отделения). Да и в часы самоподготовки занимаемся мы только за одним сто­лом.

И вот этот вчерашний воскресный день. Никогда его не забуду.

От нашего лагеря до города недалеко. Было решено в воскресенье коллективно отправиться в театр. Строем дви­нулись мы в путь.

День был на исходе. На улицах города полно людей. Известно – воскресенье. А строй по асфальту так печа­тает шаг, что дух захватывает. Рядом с командиром роты старшим лейтенантом Куприяновым и командирами взво­дов идут молодые отличники. Я думаю, никто не удивится тому, что в числе их – Илья Самусь и Али Таскиров… Ра­достно мне!

Барабан впереди роты точно подтверждает мои мысли;

Да! Да-да-да-да!
Да! Да-да-да-да!..

Ему вторит скрип сапог и гул асфальта под их ударами. На нашем пути на перекрестках зажигается зеленый свет светофора. Замирает движение. Пешеходы стоят на тро­туарах и любуются молодцеватым видом солдат. Каждый вспоминает сейчас о своем сыне, брате, муже или люби­мом, которые, как и мы, несут службу в рядах Советской Армии. Поневоле грудь колесом становится, а голова еще выше поднимается. А улыбок! Столько я еще никогда не видел. Нам улыбаются с тротуаров, из трамваев, улыба­ются шоферы машин и постовые милиционеры, продав­щицы мороженого и молодые мамаши с карапузами на руках. Девушки машут руками…