Максим Перепелица

Не сладко мне от такой подковырки Батька же знает, что служу я в отделении Левады. А в газете ясно напи­сано: все солдаты отделения – отличники. Но этого отцу мало. Фамилии, видите ли, моей не пропечатали. Догады­ваюсь, другая думка у него в голове. Кисло старику, что на фотографии рядом со Степаном нет Максима. Тогда бы он газету по всему селу носил. Нашел бы дело заглянуть до самого головы райисполкома. Знаю я батьку.

Что мне ответить? Голова пухнет. Хочу такую же ко­лючую приписку сочинить. Наконец, надумал. Пишу до­мой письмо, а в конце поддеваю батьку. Пишу ему:

«Учусь я на первый сорт. И сорт этот не липовый. Им можно хоть перед кем похвалиться, не то что перед… по­пом…» Потом огромнейший вопросительный знак рисую.

Знал я, что мое письмо будет батьке, как понюшка мо­лотого перца. Поэтому никак не решался его послать. Не любит старик, когда напоминают про то, как он в науку ходил. Не зря по-уличному его «Первым сортом» прозы­вают.

Давно это случилось. Отец мой, Кондратий Филиппо­вич, мальчонкой еще был. В великой бедности жили. Семья была большая, из десяти душ состояла. Хозяйство имели чахлое – слепую лошадь, старую повозку, две овцы да полоску земли. Известно, при таком хозяйстве от го­лода не отобьешься.

И все же дед Филипп мечтал кого-нибудь из сыновей в люди вывести. Выбор пал на среднего сына Кондратия. Хоть дети соседа-кулака дразнили его «Кондрат – свиньям брат», но отец заметил, что имеет Кондратий го­лову способную. Послал его в школу. Но что это за школа? Один смех – двухклассная. Дьячок деревенский, по фамилии Таранда, пьяница беспросветный, по собственной воле учительствовал в ней, за что ему крестьяне ле­том в поле отрабатывали.

Не ошибся старый Филипп. Школу дьячка Таранды за­кончил Кондратий с отличием. Научился читать и распи­сываться. А как дальше быть? С таким образованием даже писарчуком не станешь. Решил Филипп не сдаваться. Про­дал двух овец, занял еще три рубля у соседа и отвез Кондратия – моего отца теперешнего – в волостное местечко. Это то самое местечко, которое сахарным заводом сла­вится. В нем – церковно-приходская школа. Со слезами просил Филипп, чтобы записали Кондратия в ту школу. Пообещал заведующему, что сынишка летом будет бес­платно его коров пасти.

Вот и пошел мой отец в науку. Зимой ходил в лаптях да в пиджаке из крашеного холста. Жил в интернате. Рассказывал он нам, детворе, что не помнил такой минуты, когда бы ему тогда есть не хотелось. Одно спасение – бегал на сахарный завод, нанимался котлы чистить. Со­гревался там и на кусок хлеба зарабатывал. Для уроков же времени не оставалось. Разве до науки, когда в животе пусто?

Еле дотянул Кондратий до зимних каникул. На кани­кулы домой пришел. Переступил порог хаты и слова не может вымолвить – дрожит весь. Дрожит от холода и от страха перед своим отцом – дедом Филиппом.

Тот сидел как раз за починкой сапог. Увидел Кондра­тия, сдвинул на свой морщинистый лоб очки и спраши­вает:

– Как наука? Не зря в убыток семью вводишь?

– Ничего, – отвечает Кондратий, – учусь. – И достает из-за пазухи карточку с отметками. В ней деду распи­саться полагалось.

Старый Филипп в грамоте немного разбирался. Рас­крыл он карточку и вслух по складам начал читать:

«Закон божий – 2; чтение гражданской и церковной печати – 2; письмо – 1; арифметика – 1, церковное пе­ние – 5; поведение – 2».

Потом подозрительно посмотрел на Кондратия и спра­шивает:

– Как разуметь эти номера?

А тот продолжает дрожать, как щенок на морозе, и ду­мает: «Чем будет бить, ремнем или розгой?» И вдруг точно просветлело у него в голове. Спрятал глаза и отвечает:

– А это написано, по какому сорту я учусь в классе. Где стоит единица, значит первый сорт, лучше меня никого нет. Где двойка, значит второй сорт.

У деда Филиппа даже глаза от радости засветились. Но на всякий случай спрашивает:

– А сколько всего сортов бывает?

– Двенадцать, – не моргнув глазом, соврал Кон­дратий.

Филипп даже руками всплеснул. А бабушка, мать моего отца, стоит у печки, выпрямилась, улыбается. Сын ведь на первый и второй сорт учится.

– А чего же по церковному пению пятый сорт? – с неудовольствием спрашивает дед Филипп, – чи голоса у тебя нет? Это, наверно, дьяк Таранда плохо учил. Да куда ему, пьянице, в учителя таким разумным детям!..

Точно праздник в доме. Кондратия посадили за стол, мать наливает ему миску супу. Хлеба ложит не порцию, как всегда, а полбуханки: «Сам, мол, режь, сколько нужно».

Заговорился Кондратий с матерью, с братьями и не заметил, как старый Филипп спрятал в шапку его карточку с отметками и побежал к попу сыном похвалиться.

Поел Кондратий, вышел из-за стола. Хорошо так у него на душе – домой попал. Вдруг влетает в хату Федь­ка – младший братишка – мой дядька теперешний. Испу­ганный. Говорит: «С тятькой что-то стряслось! Без шапки прибежали, сердитые, побелели. Вожжи зачем-то ищут!»

Как услышал это Кондратий, онемел. Мигом в сенцы. А Филипп уже в дверь ломится. Не заметил Кондратия – и в хату. Кричит: