Максимилиан Волошин и русский литературный кружок. Культура и выживание в эпоху революции

Если считать по новому стилю, он [Волошин] уехал из Одессы (на этом самом дубке) в начале мая. Уехал со спутницей, которую называл Татидой. Вместе с нею провел у нас последний вечер, ночевал тоже у нас. Провожать его было все-таки грустно. Да и все было грустно: сидели мы в полутьме, при самодельном ночнике, – электричества не позволяли зажигать, – угощали отъезжающих чем-то очень жалким. Одет он был уже по-дорожному – матроска, берет. В карманах держал немало разных спасительных бумажек, на все случаи: на случай большевицкого обыска при выходе из одесского порта, на случай встречи в море с французами или добровольцами, – до большевиков у него были в Одессе знакомства и во французских командных кругах, и в добровольческих [там же: 182–183].

Обратите внимание на эти спасительные бумажки, полученные для защиты на все случаи жизни! Ясно, что Волошин, готовясь к путешествию, использовал еще больше связей, чем упомянул Бунин. «Все же все мы, в том числе и он сам, были в этот вечер далеко не спокойны: бог знает, как-то сойдет это плавание на дубке до Крыма… Беседовали долго и на этот раз почти во всем согласно, мирно» [там же: 183]. Расставание было печальным: как, конечно же, предчувствовала эта группа людей, их маленькому кружку не суждено было собраться вновь. Вскоре Бунины отправятся через Константинополь на запад, в эмиграцию, а Волошин до конца своих дней останется в Советском Союзе. Во время прощания Волошин разрядил тяжелую атмосферу, рассказав смешную историю и изобразив медвежонка, а затем они с Татидой пошли готовиться к отъезду. На рассвете они сели на парусник с тремя матросами и отправились в путь через залив. Несгибаемый дух, который Волошин проявил в последние минуты перед расставанием с Буниными, не покидал его и в дороге. «С момента отъезда из Одессы начинается моя романтическая авантюра по Крыму» [Волошин 1990: 269], – несколько лет спустя писал он в своих воспоминаниях, и он действительно воспринимал это опасное путешествие как приключение.

Личные таланты общения Волошина проявились, как он пишет, почти перед самым выходом из порта. Путешествуя под охраной моряков-чекистов, которым Немитц поручил помогать ему, он и его спутница Татида были остановлены французами, которые все еще блокировали вход в одесскую гавань. На борт поднялся французский офицер и потребовал переводчика; ухватившись за эту возможность, Волошин предложил свои услуги, а затем заявил, что они – белые «буржуи», бегущие от красных. Быстро выяснилось, что у Волошина и этого французского офицера есть общие знакомые в Париже; они немного поболтали – и судно пропустили. В таких обстоятельствах легкость, с которой Волошин убедительно лгал (или говорил полуправду), оказалась еще одним ключом к его выживанию в период Гражданской войны.

Через два дня, когда они подошли к крымскому берегу близ Ак-Мечети[146], продолжает Волошин, их встретили градом пуль пока что неизвестные нападающие. В конце концов выяснилось, что по ним стреляли большевики, и когда спутники Волошина назвали им пароль, им удалось благополучно высадиться на берег. Однако, чтобы попасть домой, в Коктебель, Волошину еще предстояло добраться в другой конец Крымского полуострова. Сначала он, Татида и их спутники, моряки-чекисты, были отконвоированы большевиками из Ак-Мечети в Евпаторию. Однако удерживаемая большевиками Евпатория оказалась тупиком: ее порт был блокирован французами, железная дорога не работала, по крайней мере, гражданские перевозки были прекращены. Выяснив все это в утро своего прибытия в Евпаторию, Волошин зашел поесть в один из немногих все еще работавших ресторанов. Пока он ел, к нему неожиданно подошел мальчик, сын сидевших за соседним столиком: «Скажите, вы не Максимилиан Волошин? Папа послал узнать» [там же: 271].