Максимовна

Время от времени раскисшая степная дорога ныряла в разлившиеся речки, и тогда гусеницы тракторов исчезали в воде, выплескивая ее на низкие берега. Вода достигла верха прицепов, новоселы, сидящие на ящиках и чемоданах, поджимали ноги и кричали:

— Давай, давай!..

— Вперед, на Берлин!..

В одном месте, поодаль от дороги, словно столбик, стоял на задних лапках сурок и внимательно смотрел на проезжающую мимо колонну.

— Смотришь? Ну, смотри, смотри… Скоро негде жить будет! — добродушно крикнул Абрамов.

— А? — переспросила Максимовна.

— Конец, говорю, суркам подходит! Всю степь поднимаем! Где жить будут?

— Верно, верно, — согласилась Максимовна, думая о своем.

К вечеру приехали на центральную усадьбу. Первое, что увидела Максимовна, был красный флаг, подвешенный к радиомачте. Флаг упруго трепетал на ветру, по небу летели облака, солнце опускалось за дымчатые вершины далеких сопок.

Под флагом в беспорядке возвышались каркасы деревянных домов, белели палатки, чернели полевые вагончики, над которыми вились хвостики дыма.

— Стоп! Отдать якорь! — весело крикнул Абрамов и выскочил из кабины.

Максимовна сошла на землю, распрямила одеревеневшую спину, огляделась, не встречает ли Гриша. Но его не было видно. В ушах стоял звон и скрежет, земля все еще колебалась.

— Вот и наша усадьба, Пелагея Максимовна, — сказал Абрамов.

— Вижу, вижу, — ответила она и не услышала своего голоса.

— Давайте ищите своего сына, а я по делам пойду.

Абрамов зашагал к вагончикам.

— А мы приезжаем до дому, до хаты! — горланили парни, соскочив с прицепов. Они разминали ноги, с любопытством оглядывались вокруг.

Кто-то крикнул:

— Ого! Да тут и речка, ребята! — парень шутливо встал на колени перед Марусей в синем берете и протянул к ней руки: — Маруся, выходи за меня замуж, остаюсь здесь жить!

— А ну тебя! — отмахнулась Маруся и вдруг жалобно, чуть не плача, проговорила: — Мне есть хочется…

Все зашумели.

А Маруся увидела Максимовну и обрадованно захлопала в ладоши:

— Братцы, с нами новая повариха!

И все обступили старушку:

— Мамаша, скорее!

— Как волки проголодались!

— Идемте на кухню!

Максимовна в нерешительности посмотрела на Кочубея, тот выжидательно на нее.

И, наконец решившись, сказала:

— Ну, я пошла…

Ребята и девчата издали торжествующий клич и бросились к саням разбирать пожитки.

Но Максимовна пошла не на кухню.

— Сына моего, Гришу Орлова, не видели? — спросила она у паренька, осматривающего трактор.

— Нет.

— Сын мой, Гриша Орлов, не знаете где? — спросила она у ребят, привинчивающих предплужник к плугу.

— Не знаем, мамаша.

— Гришу Орлова, сына моего, не встречали? — спросила она у пареньков, грузивших на автомашину бочки с горючим.

— Не встречали.

Все были заняты своим делом, и никто не знал, где ее сын.

— Господи, что же это такое? — прошептала Максимовна. — Где же мой Гриша?

Навстречу попался Кочубей.

— Ищете? — сурово спросил он.

В его глазах Максимовна прочла такой укор, что не стала ничего спрашивать.

— А, между прочим, я знаю где, — сказал Кочубей, пройдя мимо.

— Где? — бросилась к нему старушка.

— На полевом стане, в десяти километрах отсюда. Завтра там выборочную пахоту начинают.

— И Гриша мой тоже?

— Ну, а как же! — посветлел лицом Кочубей. — Первую борозду будет прокладывать.

— Веди на кухню! — решительно заявила Максимовна.

— Ладно, как-нибудь без вас обойдемся, — снова нахмурился Кочубей.

— Веди, веди! — грозно приказала Максимовна.

Теперь ей было все равно. Поварихой так поварихой — хоть два, хоть один день, до встречи с Гришей. Но туг же она поймала себя на мысли, что гордится сыном, которому поручили проложить парную борозду. И впервые почувствовала себя здесь хозяйкой.

Это увидел и Кочубей; он шагал рядом, искоса с уважительной усмешкой поглядывая на старушку.

У входа в кухню паренек с ожесточением терзал киркой бревешко. Бревешко поддавалось туго, от него отлетали вконец размочаленные щепы, и паренек изрядно вспотел.

— Работаем, Петухов? — бодро спросил Кочубей.

Петухов промолчал, еще ожесточеннее заработал

киркой. Максимовна нахмурилась, но ничего не сказала.

Пришли на кухню. Максимовна оглядела наскоро сколоченное из горбылей помещение. Тут было тесно, грязно, клубился темно-сизый едучий дым. Четыре девушки без белых фартуков, в пальто, угрюмо чистили картошку. Пятая колдовала над кастрюлями, из кастрюль валил тетглый пар. Максимовна нахмурилась еще больше.

— Вот наш камбуз, Пелагея Максимовна, — торжественно отрекомендовал Кочубей и тут же чихнул. — Разрешите быть свободным?

— Постой, — повелительно остановила его Максимовна. — Почему дым?

Кочубей пожал плечами:

— Очевидно, конструкция печек такая. Разрешите быть…

— Постой! А почему белых халатов нет?

Кочубей развел руками:

— Не знаю. Разрешите…

— Постой! — Максимовна в сопровождении девчат и Кочубея вышла из столовой, показала на Петухова, тяпающего бревешко киркой. — А это что? Почему топоров не даете?

— Я-то при чем, Пелагея Максимовна? Говорите начальнику.

— И скажу, — внушительно заявила Максимовна.

Девушки хором поддержали ее:

— Правильно!

— Никакого внимания кухне!..