Мактуб. Ядовитый любовник

Еще в лифте я читаю статью на первой странице, и понимаю, что дело о «ядовитым любовнике» превратилось в очередное нераскрытое и закрытое дело, однако гипнотизирующими и успокаивающими словами массы убедили в том, что опасность миновала. Как же. Не убийцы, так работорговцы – еще ходят на свободе, и одним из них запросто может оказаться друг вашей семьи, на которого вы четырнадцать лет смотрели снизу вверх и восхищались добродушием, щедростью и умом этого человека. Будь Видад глуп, он бы никогда не смог жить двойной жизнью, и прятать своего внутреннего демона, за оболочкой местного мецената, бизнесмена и общественного деятеля.

Мразь. Мне тошно от того, что его губы прикасались ко мне. Тошно от мысли, что каждый раз, когда Видад целовал меня, он представлял меня обнаженной среди «Шатров Махруса». Выставленную на аукцион, голую, связанную – я прекрасно помню подобные картины аукциона, которые я успела застать прежде, чем нас спасли. Девушки на данном рынке – не более чем мясо, товар. Живые тела, мертвые души. Кто-то считается «свежачком» и «высшим сортом», кто-то более потрепанным мясом, которое изрядно поваляли в грязи перед продажей, напользовались вдоволь и скинули на него цену. Самые бесценные лоты «свежатинки» (так девушек называли работники шатров, если так можно выразиться) уходили за цену, сопоставимую с черными брильянтами. И от этого тошно, противно, мерзко и грязно. Страшно представить, что подобное существует в двадцать первом веке. Люди – животные, которыми управляет власть, секс, похоть, деньги… большинство людей. И от этого горько. Ведь пока есть спрос, есть и предложение.

Наконец, лифт останавливается на моем этаже, и как только я выхожу из открывающихся передо мной дверей, меня тут же охватывает дурное предчувствие. Ощущение нависшего надо мной всевидящего ока душит, ноги подкашиваются от нарастающей внутри тревоги, при одном взгляде на входную дверь в мою квартиру – она слегка, но бесцеремонно приоткрыта. Кто-то сбежал оттуда буквально несколько минут назад? Но кто… и это явно не уборщица, и не сантехник, который должен был починить кран в моей ванной. Я это знаю, чувствую. Потому что как только вхожу в квартиру, улавливаю ноты знакомого глубокого парфюма, в ноздри и легкие проникает запах его тела, кожи… я все еще помню его, черт возьми.

Он снова сделал это, совершил контрольный выстрел, вторгся в мои владения. Осознание этого факта убивает мгновенно. Как и «подарок», что он мне оставил. Отчаянно цепляюсь за дверную ручку, стараясь удержать себя на ногах, пока смотрю в сторону зеркала, закрытого больше, чем на половину новым портретом.

Сердце отчаянно бьется в груди, в висках пульсирует, когда я понимаю, что мне ничего не мерещится, что это не дурной сон, и я правда вижу на портрете… лицо.

Мое лицо. Волосы, распустившиеся за спиной, подобно солнечным лучам, являются продолжением огня, в голубых и широко распахнутых глазах прорисован каждый блик, делающий их похожими на ледяное пламя. Слез нет – у нарисованной меня решительное выражение лица, на которым изображено слишком много разных чувств: и боль, и жажда мести, нежность и мягкость, ярость и гнев… он отобразил все оттенки моего характера в одном взгляде. Я так долго просила его о том, чтобы он написал мое лицо, но в действительности не могу оторвать взгляда только от этих глаз. Тех самых, что кочевали с холста на холст, и лишь сейчас обрели свое логическое завершение. Финальный аккорд реквиема по мечте. Только сейчас, они воспроизведены с детальной точностью, и выглядят настолько живыми и настоящими, что мне кажется, что я гляжу в закрытое зеркало, а не на свой портрет.

Такой он меня видит? Если это так, то у меня не остается слов. Это так красиво и так жутко одновременно. Прекрасное и ужасающее, две стороны жизни, разделенные тончайшей гранью, нарисованной его кистью…

И последняя деталь, которая заставляет мое сердце окончательно рассыпаться на мелкие жалящие нутро осколки: девушка, написанная на холсте, сжимает в руках четки, наполовину обмотанные возле запястья. Их подарила мне мама, а ей в свою очередь – мой отец. Реликвия, передавшаяся в нашей семье из поколения в поколение, отданная мною мальчику, что спас мне жизнь в мечети Кемара…

Отданная мной Джейдану Престону.

Мне не привиделось, я не сошла с ума от шока, столкнувшись с «ядовитым убийцей». Мое подсознание меня не обмануло, хотя разум отказывался верить…

«– Беги. Времени мало. Беги же, глупая!

– Возьми, они тебя защитят, я сама их сделала. Я буду молиться за тебя.

Помню, как я жадно ловила черты его лица, как не хотела прощаться и оставаться одна. Как читала молитвы, просила у Богов сохранить al`asad жизнь… и неужели они меня услышали?!

– Беги, я сказал. Спасайся.

– Как тебя зовут?»