Мактуб. Принц Анмара

Дверь за моей спиной закрывается с автоматическим щелчком, прозвучавшим в тишине, подобно выстрелу. В мастерской царит полумрак, в ноздри ударяет резкий специфический запах, словно кто-то разом вылил все содержимое тюбиков с красками и сверху полил лаком и растворителем. Дышать невозможно и небезопасно. Неприятное предчувствие только подстегивает бешеную ярость, заставляющую все мышцы тела наливаться свинцовой тяжестью. Достав телефон, парой нажатий включаю систему кондиционирования на максимум и усиливаю подсветку настенных светильников. Сделав шаг вперед, вступаю во что-то вязкое, и в изумлении застываю, зрительно оценивая урон, причиненный моей мастерской. Приглушенное тусклое освещение не скрывает, а скорее придает мрачности царящему вокруг меня погрому. Перевернутые стеллажи и выпотрошенные ящики с реквизитом и инвентарем, разлитые повсюду масляные и акриловые краски, сливающиеся в многоцветную палитру, разбросанные банки и тюбики, заляпанные красками бумажные эскизы и наброски, сделанные графитовыми карандашами, которые, кстати, тоже пострадали, как и кисти… С последними мисс Доусон расправилась с особой жестокостью. Видимо, не простила им навеянных воспоминаний. Валяющийся возле окна стул пострадал еще сильнее — судя по сломанной ножке, им пытались безуспешно разбить пуленепробиваемые стекла. Взгляд метнулся к картинам, развешанным на стенах и составленным на пол. Не тронула…

Почему, черт побери, я не предусмотрел, что она захочет разнести тут все в щепки? Резко оборачиваюсь на станковый мольберт. Тоже невредим, словно разрушительная стихия внезапно смилостивилась и обогнула его стороной. И незаконченный портрет не имеет бросающихся в глаза следов порчи. Надо отметить, что мисс Доусон подошла к нанесению ущерба со скрупулёзной избирательностью. Теперь я просто обязан ответить ей взаимностью. Я тоже могу быть очень избирательным и… изобретательным.

Особый подход и незабываемые впечатления гарантированы.

Мрачно ухмыльнувшись, прохожу в середину мастерской, пытаясь найти взглядом затаившуюся и притихшую виновницу устроенного хаоса и одновременно стараясь не вляпаться в очередное масляное пятно. Циркуляция разливающего в крови гнева достигает своего пика, превращая все тело в один оголенный нерв, когда я наконец замечаю ее возле барной стойки. Она сидит на полу, опустив голову и согнув ноги в коленях и опираясь спиной на каменную перегородку. Темные спутавшиеся волосы частично скрывают ее лицо. Рядом валяются небрежно брошенные туфли. Платье, руки и ступни покрыты пятнами от красок, которыми Эрика щедро поливала полы. Ни малейшего намека на страх, абсолютно расслабленная поза.

Выпустила пар и вздремнуть решила? Да, ты безумна, девочка.

Ярость клокочет в горле, и я с трудом подавляю злобное рычание. Пружинистой хищной походкой подкрадываюсь ближе, и натыкаюсь взглядом на откупоренную бутылку виски у нее под боком и пустой стакан. А вот и объяснение невозмутимого спокойствия. Хитрая, наглая, лживая сука. Сначала перевернула тут все вверх-дном, потом залезла в мини-бар и приняла изрядную дозу анестезии, чтобы с наименьшими потерями пережить наказание за содеянное. Не поможет, кхара. Забыться и забыть не получится.

— Встань! — рявкаю я, не узнав собственный голос. Она вздрагивает, вскидывая голову, с трудом разлепляет замутненные алкоголем глаза. Чувственные губы складываются в рассеянную блуждающую улыбку. Эта дрянь пьяная в стельку.

— О, сам повелитель кисти пожаловал, — растягивая слова, произносит Эрика, хлопая длинными ресницами. В неестественно-блестящих голубых глазах отсутствующее выражение. — Прости, я их все сломала. Было непросто, но я справилась, — с губ девушки срывается смешок, и она разводит руками. — Нельзя запирать обобравшую твоих жен воровку в комнате со столь ценными инструментами. Что не унесет, то испортит. Так что сам виноват. Надо думать, кого впускаешь в свою святая святых.

Она, бл*дь, издевается или действительно настолько бесстрашная? Или решила, что я подходящий объект для шуток и насмешек? Жить надоело? Или это такая особая форма самозащиты? Действие алкоголя способно затуманить мозг и значительно ограничить инстинкт самосохранения, но не полностью же.

— Я сказал, встань! — повторяю на тон ниже. Моя внешняя сдержанность так же насквозь фальшива, как и ее нелепая бравада. Ладони инстинктивно сжимаются в кулаки, футболка натягивается на бугрящихся бицепсах, сердце грохочет в груди с бешеной силой, скулы ломит от длительного напряжения. Все эти симптомы не сулят ей ничего хорошего. Никто и никогда не доводил меня до неконтролируемого зверского состояния. Хотела, бл*дь, быть особенной? Будешь.