Макушка лета

— Вы правы: редакторат и члены редколлегии кормятся в отдельном буфете. Правда, главный редактор соседнего еженедельника со своими соправителями питается в общем буфете, с нами — тягачами журналистики.

— Я-то думал, коль скоро пресса призвана осуществлять высшую справедливость, у вас сфера сплошного равенства перед потреблением.

— Подобно вам мы еще не можем сказать: «Мгновение, ты прекрасно! Продолжайся в том же духе».

Из столовой Наталья заторопилась в лабораторию функциональной музыки. Там, в стеклянном дикторском отсеке, инженер-физиолог Мальми, похожая на индийскую женщину, стала проверять степень усталости Натальи по кислороду. С помощью клипсы она прицепила на мочку ее уха маленькую лампочку, подсоединенную к прибору. Когда загоралась лампочка, ухо прозрачно розовело и приходил в движение ползунок прибора. Прибор показал, что кислородность ее крови почти в пределах нормы.

Смешливое девчоночье любопытство заставило меня попросить Мальми, чтоб она проверила и мою кислородность. Я заулыбалась, захихикала, едва подле моего уха вспыхнул электрический свет и ползунок пришел в движение. Несмотря на то что я была смешлива и чувствовала себя превосходно, кислородность крови указывала на мое крайнее утомление.

Наталья сказала, что мне пора отдыхать, а ей работать. Ситчиков было собрался проводить меня до турникетов проходной, да тут нам встретился Готовцев. Он нес со штампа детали, оттиснутые из железа, сваренного на его таинственной плазменной печи. Детали он занес в лабораторию, исследующую влияние давления на металлы, и мы, уже одни — Ситчиков, будто опаздывал на свидание с девушкой, чуть ли не рысью помчался к административному зданию, — тихонько побрели по заводской площади.

ВТОРОЕ СЦЕНАРНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ ВСТРЕЧА БЕЗ ВСТРЕЧИ

Давеча, когда Готовцев вез меня из аэропорта на «Жигулях» гранатового цвета, он, рассказывая о своей работе на металлургическом комбинате и о причинах, заставивших его переехать в Желтые Кувшинки, удержал меня от вопросов, вытекавших из нашего молодого прошлого. Была у нас встреча, первая после моего возвращения из эвакуации. Я давно мучилась пытливым желанием узнать, как эта встреча запомнилась ему и понял ли он, чем было вызвано тогдашнее мое поведение.

Мои воспоминания и воспоминания Готовцева даются в третьем лице.

 

Ленинград. Инна не идет домой — летит. Она взглядывает на небосклон, где четко вырисовывается Петропавловская крепость. На крепости, на облаках вспышечно, как во время ночной грозы, — лицо Готовцева. Лицо юношеской поры — поры школы рабочей молодежи.

В первой комнате Савиных сидят за столом Антон и сестра Инны Беатриса.

Готовцев встал. Печально-искательный взгляд.

Инна строго смотрит на него, мысленно вздыхает с укором:

«Эх, Антошенька, Антошенька...»

Готовцев опускает глаза под ее взглядом.

— Володя появится не раньше десяти вечера, — пробно говорит Инна.

— Я подожду.

Вторая комната. Инна перебирает фотокарточки. В момент, когда в комнату входит Беатриса, Инна вытаскивает из пакета карточки Готовцева. На снимке он точно такой, каким ее воображение проецировало Антона на крепость и облака: подростком времени Отечественной войны.

Б е а т р и с а. Выйди к нему.

И н н а. Он к Володьке.

Б е а т р и с а. К вам обоим, скорей всего — к тебе.

И н н а. Отправляйся.

Беатриса уходит.

Инне видится склон холма, по которому бегут вверх она и Готовцев. Останавливаясь, они целуются и бегут дальше.

 

Готовцев сидит с Беатрисой за столом. Беатриса угощает его чаем. Входит Инна. Готовцев встает, нечаянно заворачивает низ клеенки. Опрокидывается чашечка с чаем.

Беатриса с ехидцей спрашивает сестру, узнает ли она Антона.

— Два года за одной партой сидели. (Готовцеву.)Подурнела? Поправилась?

— Совсем походишь на женщину, но стала прекрасней!

— Володя появится не раньше десяти вечера. Беат, возьмешь Жеку из ясель. Я устала — с ног падаю.

 

Беатриса и Готовцев печально сидят за столом.

— Беатриса, позовите Инну.

— Попытаюсь.

Беатриса входит в соседнюю комнату, быстро возвращается.

— Она устала.

 

Кафе на открытом воздухе. За столиком — Готовцев и Володька Бубнов. Поблизости чеканно прорисовывается в воздухе Петропавловская крепость.

— Измаялся я с ней.

— Тяжелый характер?

— Характер солнечный. Душевная жизнь на особицу — знаешь, что это такое?

— Догадываюсь.

— Замкнулась. Писать взялась. В институт чертежи надо сдавать, она пишет — я и за себя чертежи и за нее.

— О чем пишет?

— Прячет. Случайно прочитал ее статью в комсомольской газете о семейственности в преподавательской среде, а в альманахе психологические миниатюры. Интересно пишет.

— Помнишь, в десятом классе какие она сочинения писала? Лучше всех!

— Ты писал не хуже, Антон!

— Не скажи.

— Она страдала о Ленинграде. Этим брала.

— Правильно, страдание, небезразличие, яркие чувства потрясают. Тем и выделяются писатели среди людей.

— И ничем и никем она не занимается, кроме писательства.

— Встречается тип человека, не умеющего делить себя между творчеством и любовью.