Малафрена

В то лето их отношения стали значительно прохладнее. Они уже второй год были помолвлены, и как-то раз Александр даже высказал вслух некоторые сомнения в том, что по-прежнему необходимо держать их помолвку в тайне. Пьера, разумеется, тут же на него надулась. Хотя настоящей ссоры так и не возникло, поскольку Александр ссориться с Пьерой совершенно не собирался: его приводила в ужас одна лишь мысль о том, что он может потерять свою невесту. Так что он немедленно возобновил долгие беседы с Пьерой о «Новой Элоизе» и встречи в темноте у лодочного сарая. Но Пьера в эти игры уже досыта наигралась, и они ей изрядно наскучили. Теперь ей даже хотелось поссориться с Александром, а после бурной ссоры можно было бы устроить, например, не менее бурное примирение со слезами и поцелуями или же окончательно порвать отношения и некоторое время страдать из-за разбитого сердца. Но Александр ссориться ни за что не желал. Он был идиотически терпелив и нежен, точно верный пес, и без конца повторял: «О Пьера, когда ты уедешь, я каждую минуту буду думать о тебе! Я никогда не перестану любить тебя!» — так что во время их последнего свидания Пьера даже расплакалась. Когда карета Вальторскаров подъехала к широким воротам Партачейки, Александр придержал своего коня и поднял руку в последнем «прости». Пьера вся извертелась, оглядываясь назад и пытаясь разглядеть своего юного возлюбленного сквозь желтоватое слюдяное заднее окошко кареты. Время от времени она нащупывала висевшее на груди кольцо с красным камнем, подаренное Александром. Постепенно неподвижный силуэт всадника становился все меньше, тая вдали, и Пьере показалось, что вместе с ним удаляется от нее и детство, проведенное в мечтательной тиши на берегах озера Малафрена. Ей стало грустно, но тем не менее глаза ее остались сухи.

— Какой милый и благоразумный юноша этот Сандре Сорентай, — заметил граф Орлант и загадочно усмехнулся. — А я уж думал, он будет сопровождать нас через весь город…

Они проехали Партачейку насквозь и, выехав из ее северных ворот, миновали разрушенную крепость Вермаре и стали спускаться вниз, в окутанную золотистой дымкой долину. Ближе к вечеру окрестные холмы затянуло серой пеленой и пошел мелкий дождь. Объединенными усилиями пассажирам кареты удалось все же распахнуть в ней окна, и Пьера чуть ли не по пояс высунулась наружу, вдыхая прохладный и влажный воздух. Граф Орлант устал; слишком долго ехать в карете было ему уже не под силу, к тому же старый Годин берег своих упитанных лошадок, так что вскоре они остановились на ночлег в селении Бовира, проехав чуть больше половины пути. На следующий день они спустились с предгорий в долину, носившую название Западные Болота; эта долина, покрытая невысокими холмами, точно волны убегавшими за горизонт, показалась Пьере похожей на тихое земляное море. К вечеру они добрались до Айзнара. Вскоре карета уже катилась по улице Фонтармана под огромными платанами, тронутыми золотом, мимо фонтанов, мимо огромных и мрачных серых городских домов, высившихся справа и слева. В последний раз Пьера приезжала в Айзнар, когда ей было лет восемь, и в памяти ее осталась только эта улица с фонтанами и огромными, смыкающимися над головой деревьями. Теперь она с любопытством смотрела вокруг, замечая и элегантные экипажи на площади Круглого Фонтана, и красиво одетых женщин, державшихся так изящно и свободно, как в Монтайне никто даже и не умел. Пьера просто не в силах была сдержать распиравшее ее возбуждение. Это же настоящий большой город! — думала она. Город! Город!