Малая Бронная

Стиснув зубы, я оплакивала и героев фильма, и себя, свою никчемную, дурацкую единственную жизнь, и его, отдавшего всю свою способность чувствовать и сопереживать светящемуся в темноте экрану, и людей, сидевших рядом в зале, и всех, всех в мире, одиноких, потерянных, страдающих, надеющихся на что-то смешных человечков.

Музыка смолкла, грянули аплодисменты, Авалов вышел на сцену принимать поздравления. Я никогда еще не видела его в зените славы, триумфатором. Ожидала, что разгляжу сквозь обычную его маску уверенного спокойствия сумасшедший азарт победы. Руслан принимал цветы, улыбался своим тонким длинным ртом, и я вдруг поняла – по едва заметным морщинкам в углах глаз, по складке у губ, что ему смертельно скучно, что он томится на этом навязанном ему торжестве его величия. Картина окончена, он выложился весь и теперь пуст, бесполезен, не нужен самому себе. Не человек, а расколотая ореховая скорлупа. Он будет долго еще по инерции собирать лавры всеобщего восхищения, ходить по премьерам и банкетам, устало слушать славословия – равнодушный, высушенный, почти бестелесный. И так – до следующего замысла, следующей идеи, способной захватить его мозг, его сердце и душу целиком.

Несчастный больной человек, наркоман, живущий от дозы до дозы. Мне до сих пор, как оказалось, было страшно оттого, что его нет и никогда не будет больше рядом. Но ведь он есть – есть его фильмы, его герои, его неприукрашенная вымученная правда. А остальное – только полая бездушная телесная оболочка. Которая совсем мне не нужна.

Только теперь я в полной мере осознала глубину его гения. Человек, которого бог наделил потрясающим талантом – испытывать счастье, отдавая себя, выматывая, вымучивая, разрушая и даря тому, кто окажется рядом. Сейчас он отдал всего себя зрителю, а когда-то отдавал мне, в моей пустынной московской квартире. Это не было ложью, нет, только древним, бесовским искусством – лицедейством чистой воды. И моя беда заключалась лишь в том, что я приняла красивую иллюзию за жизнь.